Александр Пензенский - Улыбки уличных Джоконд

– И куда же она делась? – Филиппов ткнул папиросой в пепельницу, обернулся на Маршала.

– Мать сказала, что та еще вечером спешно собрала дочь – у Карловой нагулянная малолетняя дочь, жила у бабки, пока мать промышляла в столице, – и ушла. Куда – не известно.

Молчавший до сей поры Маршал раздраженно хлопнул ладонью по столу:

– Так какого же черта вы ее не задержали вчера?!

Кокорев запунцовел, судорожно стащил с носа пенсне и начал яростно протирать и без того чистые стекла.

– Вы вот что, господа, – видно было, что он с трудом подбирает слова, – вы там у себя в столице, может, и умеете людей безо всяких оснований в камеру запирать, а мы тут, знаете ли, не привыкли к подобному ведению дел. У нас место покойное, не ваш содом. Гражданские права привыкли уважать, невзирая на профессии и регалии.

Он водрузил обратно оправу на переносицу и гордо блеснул стеклышками, выставив вперед свою ухоженную бороду.

– Константин Павлович! – укоризненно покачал головой Филиппов, глядя на помощника. – Простите, Петр Ильич, просто дело и впрямь нервное, на контроле у градоначальника. Что Карлова вчера рассказывала? Вы телеграфировали, что у нее есть сведения по нашему делу?

– Да. – Кокорев раскрыл лежавшую на сукне бумажную папку. – Анастасия Степановна Карлова, 27 лет, русская, вероисповедания православного, вчера показала, что в середине мая один из клиентов пытался на нее напасть с ножом. Вот, прочтите сами. – Он протянул Филиппову несколько листков.

Тот принял через стол бумаги, начал читать вслух, время от времени поднимая взгляд на помощника:

– Записано со слов А. С. Карловой дознавателем Афанасьевым С. А.: «В мае месяце, аккурат перед Вознесением, позвал меня господин один. Повел с площади в сторону по Калашниковскому, сказал, что у него там комната имеется. Да только как склады пошли, я что-то засомневалась, откуда там комнате-то взяться? Спросила, куда ж он меня ведет, что я под забором не согласная. Он меня за руку ухватил и тянуть начал, а сам второй рукой что-то из кармана тащит. И приговаривает так: «Дура, радости своей не понимаешь, я тебе такое добро сделаю, что всю жизнь улыбаться станешь, не заплачешь больше ни разу». Я, понятное дело, орать начала, а он все тащит. А людей-то нет, кому ору, не знаю, но ору. А он уж вторую руку выпростал, там ножик кривой, как у турок сабли на картинках, только меньше. Я напужалась – жуть, и, видно, Богоматерь мне сил дала, заступница. Двинула я ему что есть мочи, по коленке попала или еще куда, куда мужчинам-то больнее всего. Он охнул, руку мою бросил, тем и спаслась. Убежала, только на углу Херсонской раз оглянулась. Нету никого. Знать, сам испугался».

Дознаватель Афанасьев: «Что ж ты в полицию не заявила? Там же и часть рядом была твоя?»

Карлова: «Испугалась я. Да и что б я заявила? Чай, сама себе долю выбрала, чего уж жалиться».

Дознаватель Афанасьев: «Кому рассказывала о случившемся?»

Карлова: «А кому рассказывать-то? Чай, дружбу-то промеж себя особо никто среди барышень не водит, нет желания лишний раз поминать-то, чем на хлеб зарабатывать приходится».

Дознаватель Афанасьев: «Что после делала?»

Карлова: «А ничего. Собрала вещички, денег, что скопила, и домой уехала. Раз уберегла меня Божья Матерь, то не просто так это. Значит, знак то мне, что хватит собой торговать. Вот и отринула все это, дочь буду растить, грехи замаливать».

– Набожная особа, однако, – протянул задумчиво Маршал. Филиппов посмотрел на помощника, но, ничего не сказав, продолжил чтение:

– Так, где это? А, вот: «Дознаватель Афанасьев: «Описать того клиента сможешь?»

Карлова: «Так чего ж там описывать? Обыкновенный мужчина. Молоденький, но с бородой. Усов нет. Сутулый, как глагол. В пальто был по пятки, хоть уже и тепло было. В шляпе. Башмаки, должно, с набойками – цокал на всю улицу. Чего больше-то?»

Владимир Гаврилович перевернул листок, убедился, что на обратной стороне тоже ничего нет, и снова посмотрел на Маршала. Тот в задумчивости ерошил рыжеватую бороду.

– Похож на нашего клиента, – резюмировал Филиппов.

– Похож, – отозвался Константин Павлович, – и, судя по всему, имеется у нашего резателя и ритуал. Прав доктор насчет улыбки. Да и география, кажется, тоже вырисовывается – пока от Знаменской площади до Калашниковской набережной. Фотография или словесный портрет Карловой есть? – обернулся он к Кокореву.

Тот пожал плечами:

– Фотографировать мы ее не стали. А на словах? – Он наморщил лоб. – Субтильная барышня, из тех, что сейчас интеллигенция предпочитает. Грудь небольшая. Роста тоже невеликого, вершка три, не больше [4] В дореволюционной России рост людей и крупных животных измеряли в вершках сверх двух аршин (аршин – 16 вершков, в вершке 4,445 см), т. е. рост Карловой всего около 155 см. . Волос длинный, темный. Глаза карие. Лицо чистое. Пожалуй, что и все. Единственно что еще, так это возраст. Ей двадцать семь, а выглядит как гимназистка, больше восемнадцати не дашь.