Валерий Климов - Золотые погоны империи

– А, потом, за этот талант, отец, в наказание, чтобы я не лез не в своё дело, на две недели лишил меня прогулок, – невольно рассмеялся я.

– Пойми меня правильно, Коля. Я просто хочу быть спокоен за бригаду. Ты можешь служить, там, в обычном порядке, но, если вдруг… Повторяю – если вдруг у тебя возникнут подозрения, что в бригаде гнездится измена, раскрывать её придется тебе, и просто потому, что больше будет некому. Да, и надеяться, там, тебе придётся только на самого себя. О твоих особых полномочиях, на этот счёт, будет знать только командир Первой Особой пехотной бригады генерал-майор Лохвицкий Николай Александрович.

– Я должен буду служить в штабе бригады?

– По возможности, ты будешь переведён из строевой части в штаб бригады, но это произойдёт не сразу. Да, обращаю твоё внимание на крайнюю опасность твоего будущего противника. Он ходит в любимчиках у «Вальтера» – нынешнего руководителя германских спецслужб, и о нём хорошо наслышан шеф австро-венгерской спецслужбы Макс Ронге.

– У меня будет какая-нибудь связь с Вами?

– Для связи со мной, правда, весьма, затруднительной и долгой по времени, можешь использовать лишь один канал. В конце нашей беседы я отдам тебе записку с адресом нашего «связного» в Париже. По прочтении и запоминании, данную записку уничтожишь. Подчёркиваю, Николай, от тебя не требуется никаких доносов. Ты – хозяин последнего рубежа по защите своих будущих сослуживцев от шпионажа и предательства. Ну, что… по рукам?

– Николай Степанович! Я же – боевой артиллерийский офицер! Какой из меня контрразведчик? – с сомнением в голосе спросил я у Батюшина.

– Отличный из тебя выйдет контрразведчик, тёзка, – убеждённо произнёс Николай Степанович. – Я, ведь, тоже им не родился. Между прочим, окончив в шестнадцать лет реальное училище в Астрахани, я даже представить себе не мог своё нынешнее положение… что когда-нибудь стану генерал-майором и руководителем контрразведки одного из фронтов Русской армии… Так что, Николай, прочь сомнения! Через три дня прибудешь в бригаду на пункт её формирования и предъявишь подписанное мной лично направление старшему адъютанту штаба бригады капитану Регину Михаилу Петровичу. Дальше всё пойдёт своим чередом.

Батюшин на несколько секунд прервал свой монолог и аккуратно достал из кармана какой-то маленький листок бумаги.

– А это – обещанная мной записка с адресом нашего проверенного «связного» в Париже, – передал он мне вынутый им листочек. – На него можешь положиться как на самого себя. С остальными будь осторожен! А о своей особой миссии не заикайся, пока что, ни с кем. Всегда помни, что в «тайной войне» тебе, в любой момент, могут выстрелить в спину. Есть вопросы?

– Никак нет, Николай Степанович! – я вскочил и выпрямился в струнку, понимая, что разговор подошёл к концу.

– Ну, и славненько! – повторил Батюшин свою любимую фразу. – Удачи тебе, штабс-капитан! И не забудь передать от меня поклон твоим родителям!

– Благодарю, обязательно передам. Разрешите идти, Николай Степанович? – спросил я у генерала, отдавая ему честь и помещая, в то же время, другой рукой записку с адресом «связного» к себе в карман.

– Идите, штабс-капитан, идите… и… Да, хранит Вас Бог! – Батюшин медленно встал с дивана и, как и в начале нашего разговора, по-отечески приобняв за плечи, проводил меня до дверей кабинета.

Выйдя в приёмную, я не сразу заметил протянутую мне руку генеральского адъютанта, в которой находилось моё направление в 1-ю Особую пехотную бригаду Русского Экспедиционного Корпуса.

Увидев же, машинально взял его в руки и в глубоком раздумье молча покинул аскетически обставленное помещение генеральской приёмной, не попрощавшись со строгим адъютантом Батюшина.

Несмотря на хаос, творившийся у меня в голове, я отчётливо понимал, что с этой самой минуты я перешёл некий исторический «рубикон» в своей судьбе.

Никакого страха, при этом, конечно, не было. Вероятность погибнуть на полях сражений во Франции была абсолютно равна вероятности погибнуть на здешнем Российско-Германском фронте, но, тем не менее, сам не знаю почему, в моё сердце, «тихой сапой», тут же закралась какая-то непонятная тревога, мучившая меня, практически, до самого отъезда…

Двадцать пятого января одна тысяча девятьсот шестнадцатого года наша сформированная в Москве 1-я Особая пехотная бригада была, там же, посажена в несколько воинских эшелонов и отправлена по Сибирской железной дороге в город Дайрен (Дальний) на Дальнем Востоке, чтобы, оттуда, пароходами, преодолев девятнадцать тысяч морских миль, прибыть на юго-восточное побережье Франции.