Андрей Воронов-Оренбургский - Пиковая дама – червоный валет. Том второй

– Экая красотища-а! Аж в груди жжет!

– Да, ишь как матушка по весне разбоярилась… Эт, милейший, вам целое море! Вы гляньте, гляньте… То-то и оно… Напрасно глаз трудите. В это времечко у Волги берегов нет. А какие тут, батенька, при луне картины для созерцания берутся! Жаль, уезжаем нынче, уж не увидим…А вы скажете тоже, Яков Антонович… Какой к бесу Неаполь! Право, нашли, с чем сравнить, ей-Богу, ревниво-с! Наши картины куда как лучше итальянских. Вы только вообразите… сей пейзаж, утопающий в серебристом свете луны, это ж какое-с зрелище глазу! Поэзия!

– Возможно, Иван Порфирьевич, под влиянием этой картины здесь развернулась чувством чья-то душа. Вот тут, как пить дать, дрогнуло симпатией не одно сердце… Эх, судьба – вечная загадка…

Алексей неторопливо прошел мимо задушевно судачивших мужчин, по виду – путешествующих по Волге с делами чиновников, и остановился у белых перил галереи. Налетавший ветерок трепал полы его сюртука, ерошил волосы, принося с собой печальное эхо пароходного гудка, что оглашало прозрачный воздух далеко вокруг. На берегу, унизанном лодками и судами, шла обычная кипень: крик и шум работающего люда, стук плотницких топоров и визг пил, грохот сваливаемых бревен и катание бочек.

Алексей хотел было прислушаться к любопытному разговору стоявших чуть поодаль мужчин, но мысли не слушались, щетинились, кололи друг друга, перескакивая с места на место. Ему вдруг вспомнился встретивший его при входе на пристань полицейский наряд, состоявший из двух околоточных надзирателей и троих нижних чинов, скрывавшихся в густой тени нижних галерей: усиленный состав представителей порядка держался Барыкиным на всякий случай, ибо хотя и редко, а скандалы и драки случались. Вспомнилась и наружная галерея, на которой, как шутили саратовцы, «ради вони и сырости» был устроен пятирожковый фонтан с водоемом, в котором плавали полууснувшие рыбины и безобразные черепахи. Вид этого аквариума действительно производил грустное впечатление; да и что можно было ожидать от простого чугунного чана, полного мутной воды? «Ни зелени, понимаешь, ни поэтической скалы, ни романтических гротов, ни грунта на дне! Тьфу, срамота! – частенько проходился за рюмкой Алешкин отец по барыкинской затее. – Что-с это такое? Я требую ответа! В этой ржавой кадушке ровным счетом ни черта нет! Я вам ответственно заявляю. Вот зачем она устроена? Ну-с, разве для плаванья в ней пьяных купеческих сынков?.. Впрочем, Россия живет для того, чтобы жрать от пуза да утопиться в кадке с водкой. Уж лучше бы Барыкин и впрямь залил чан водкой, коль у него денег – куры не клюют. Тут тебе и почет, тут и память людская!»

Кречетов печально усмехнулся никчемным восклицаниям папеньки. Алексею было откровенно совестно и больно за спивавшегося отца. «Уж кому впору и следовало утопиться в водке, так ему… – непроизвольно слетело с губ. – Что ж, по себе людей не судят». От этих мыслей Алешка замкнулся, став похожим на сердитую нахохлившуюся птицу. Держась обеими руками за перила, он смотрел на изменчивую воду немигающими глазами, а горло сжимал горький полынный ком обиды от невозможности что-либо изменить.

Ветер снова принес на прозрачных крыльях эхо гудка, а вместе с ним из этого далека к Алешке пришла Марьюшка. Память его сохранила ее глаза, губы, сочные и обветренные от поцелуев, словно апельсиновые дольки, которые чуть залежались на блюдце. Боже, как он был счастлив в ту ночь и как жестоко обманут… Как ему хотелось тогда петь, танцевать, носить ее на руках, согнать голубей со всех крыш Саратова, и чтобы их вдвоем непременно увидел весь мир. Да, как хотелось тогда петь, а позже – рыдать… «Дурак… размечтался о кренделях небесных… Мыслил убедить блудницу начать новую жизнь… Что ж, впредь наука».

В горле Алексея вновь запершило, вспомнились едкие, полные яда, уточнения Мити:

– Ах, ах! Мой младший брат по уши влюблен! Глупый, неужели ты в самом деле еще вздыхаешь о ней?

Этот разговор-ссора случился две недели спустя после той пресловутой ночи в «корнеевке». Они пили пиво и бойко шелушили икряную воблу в трактире, в компании Митиных друзей-однокурсников. Было весело, шумно, занятно. Воздух мутно густел от винных испарений, табачного дыма, рыбацких ругательств и песен хоровых, голоса коих неслись под потолок с крохотной сцены.

– Так это правда… любезный братец? – Дмитрий подмигнул приятелям и повертел у своего виска пальцем. – Сдается мне, Лешка, что ты так ни черта и не понял… пропустил мимо ушей все, что я тебе говорил… чему учил корнет Белоклоков.