Юрий Курц - Буркачан. Дилогия «Порог греха». Часть 2

– Охрана? – спросил Алесь, провожая глазами двух крепких парней, уходящих к машине.

– Да что-то вроде этого. Специально не создавал. Люди самостоятельно решили меня караулить. Я же, как никак, адмирал! – Филипп, дурачась, подбоченился.

На разостланном у костра клетчатом одеяле в пластмассовых тарелочках лежали резаные огурцы, помидоры, редиска, колбаса, селёдка. Отдельно в эмалированном тазике дымилась варёная картошка – некогда их любимое лакомство в детском доме. Свет костра бликовал на двух бутылках водки и двух гранёных стаканах.

– Стол, как видишь, не королевский, – посетовал Филипп, подбрасывая в огонь сухие сучья.

– Не прибедняйся, – Алесь достал из миски картофелину, – самая здоровая крестьянская еда. Я уж и не помню, когда едал картошку в мундире.

– В ресторациях, небось, блажуешь? – незлобно поёрничал Филипп.

– Случается, конечно! С губернатором. Охрану он не обижает. А так – чаще в столовке администрации да в забегаловках.

– Ты сразу не налегай, – Филипп разлил водку по стаканам, – а то кайф испортишь. Место в брюхе не останется для «одарки».

Алесь припомнил: в детском доме «одаркой» они называли водку, за которой скрадно в магазин обычно ходила Одарка Коноваленко. Филипп научил Алеся пить водку, а Одарка стала первой женщиной, одарившей его ласками любви, как раз вскоре после смерти Павлинки.

– Чему это ты так загадочно улыбаешься? – Филипп поднял стакан.

– Да вот, Одарку вспомнил. Славная была девчонка. Добрая, отзывчивая. Жена из неё, полагаю, получилась бы отменная.

– В этом нет никакого сомнения, – Филипп на миг улетел мыслями в прошлое. – Много я повидал женщин, но такой, как Одарка… Всех забыл, а её помню. Веришь? Я даже в тюряге о ней думал. Если бы сейчас она вдруг объявилась, то замуж за себя позвал бы… Если она, конечно, согласилась бы пойти за такого урода, как я.

Алесь понимал Филиппа и тоже испытывал сладкую и щемящую боль, которая незванно прихлынула к сердцу.

– Одарка, конечно, не чета твоей сеструхе, – Филипп звонко ткнул своим стаканом в стакан Алеся, – глубоких чувств я к ней не испытывал. Так – утоление страсти. А Павлинку любил… Очень любил… Я её фотокарточку с собой до сих пор ношу. Как оберег. В тюряге, случалось, накатит тоска – хоть в петлю лезь, я фотку достану, гляжу на неё и разговариваю… Я Павлинку и сейчас люблю.

– Цветы на могилках – это ты? – догадался Алесь. – Спасибо тебе, друг. Я ведь сорок лет там не был, а они в порядке. Думал, это заботами Фаины Иосифовны или тёти Поли.

Филипп высоко задрал голову и вылил содержимое полного стакана в горло, не глотая. Этим трюком он всегда приводил в изумление любую компанию выпивох. Алесь многократно пытался проделать такой артистический фокус, тренировался на воде, но безуспешно.

Филипп похрустел огурцом.

– Ты верно подумал. Это дело рук Фаины Иосифовны и тёти Поли. Они за могилками присматривали. А я начал лет десять назад, когда в Лесогорск вернулся – к тёте Поле.

Все годы, пока мне пришлось на нарах париться, она мне письма писала. Представляешь? Как сыну. Вот после освобождения я и приехал в Лесогорск к ней. Больше некуда было податься. Квартирка у неё была однокомнатная. Приютила. Беда только в том, что на работу меня, как бывшего зека, нигде не брали. Да и специальности у меня тоже никакой: в колонии рукавицы шил. Перебивался случайными заработками. Даже с кружкой на базаре сидел, денег просил. Премерзкое, скажу, Алеська, занятие. От голодухи тётя Поля и спасала: мизерную свою пенсиюшку тянула на двоих. Была она уже глубокой старухой. А когда умерла, меня с квартирки турнули. Так вот и оказался на свалке жизни.

– А Фаина Иосифовна?

– Она в Израиль уехала. У неё там не то дальние родственники, не то давние хорошие знакомые объявились.

– А Катерина?

– Не поверишь, она в Германии обосновалась.

– Вот как? – искренне удивился Алесь. – Ну, с Фаиной Иосифовной понятно – у неё еврейские корни. А Катерина? Она же стопроцентная хохлушка!

– Какой-то немец её разыскал. Вместе вроде бы воевали, что ли. Антифашист. Катерина жила в такой жуткой нищете, что и не раздумывала: оформила документы – и на новую родину.

«Скорее всего, немец – это тот самый парикмахер, который ей парик сделал, – подумал Алесь. – Любил, значит». А вслух сказал:

– Что это у нас, Филька, за страна такая? Никак людей угреть не может! Всё они вынуждены с родных, насиженных мест сниматься и бежать куда-то, счастья искать. Даже за границей. А нужны мы там?