– Но он прыгнул, – прошептала Вика.
– Еще как прыгнул, – подтвердил Марат Леонидович, – только сперва Элику в лоб кулаком зарядил, так что тот задом прямо на песок сел. А потом разбежался, да первый рыбкой в воду и сиганул. Больше живым мы его не видели. Тело-то на поверхность сразу всплыло, только что от того толку. Оно возле мостков застыло себе неподвижно, а вокруг головы на поверхности воды темное пятно постепенно нарастает. Увеличивается оно, значит, в размерах, увеличивается, а потом, как дойдет до какого-то своего предела, от Пашкиной головы отделяется и плывет по течению. А на его месте тут же новое пятнышко появляется, и так раз за разом.
Хотя с описываемых ее собеседником событий миновал уже не один десяток лет, Вике показалось, будто она сама стоит на берегу не такой уж широкой и с виду совершенно безобидной речушки, в одно мгновение унесшей жизнь неизвестного ей Павлика.
– Труба там какая-то на дне лежала, об нее Пашка и зашибся. Это нам уже позже воспитатели сказали, – продолжил Марат Леонидович, – когда говорить с нами начали. Так-то первый месяц только орали, да лупили каждую ночь почем зря.
– Воспитатели? – ужаснулась Вика.
– Нет, от них нам только в первый вечер капитально досталось. Дальше уже свои пацаны били, те что постарше. Оно ведь как получилось, из-за нас весь детдом на месяц полностью развлечений лишили. Любых. А тогда почти каждую субботу у нас походы были, а по воскресеньям в кино водили. Я бы за такое сам кого хочешь отделал, а так вышло, что нас самих отделывали, – на лице мужчины появилась мрачная усмешка. – Вот с той поры мы с Эликом и сдружились. Не сказать, что у нас интересы сильно совпадали, но ведь у меня, сами понимаете, на месте лучшего друга пустота образовалась, а такие пустоты по малолетству быстрее закрыть хочется. Да и потом, интерес у меня к нему пробудился. Уж больно понять хотелось, как он смог угадать, что не надо Пашке в эту речку сигать.
– И что, новый друг что-то смог вам объяснить?
Марат Леонидович отрицательно покачал головой.
– Не смог.
– Не смог или не захотел? – уточнила Крылова.
– Думаю, что не смог. Мы ведь через пару лет с Эликом уже совсем не разлей вода были. Никаких секретов друг от друга быть не могло, а все равно, как про ту историю заходил разговор, его сразу трясти начинало. Говорил только, что страшно ему вдруг тогда стало. Смотрел он Пашку и видел, что не жилец он уже. А что это значит, как видел, что именно видел, я так и не смог добиться.
– А еще подобные случаи были?
– В том-то и дело, что нет, – уверенно отозвался Свободкин. – Помню, когда в выпускном классе учились, у нас на глаза девчонка погибла, одноклассница наша. Мы до этого в первомае участие принимали, ходили всем детдомом на демонстрацию. А на обратном пути шли вразнобой. Уже вроде как взрослые, так что нас никто особо не контролировал, вернее была кто-то из учителей, но она шла впереди всех. Ну так вот, мы всей толпой дорогу перешли, а несколько девчонок задержались. А потом одна из них вдруг к нам рванула, прямо перед машинами. И не добежала. А мы с Эликом как раз на тротуаре стояли, решили этих девчонок дождаться. Думали, может получится замутить вечером совместное времяпровождение. Так что прямо на наших глазах все случилось, и я вам точно видел, Элик ничего подобного не ожидал. Я, скажу вам честно, в тот день сильно расстроился.
– Ну да, такое зрелище любого расстроит, – согласилась Крылова.
– Да я не про девчонку, – Марат Леонидович укоризненно вздохнул, явно разочарованный уровнем Викиной сообразительности, – она всегда с чудниной была, ее даже в свое время хотели в коррекционный детдом перевести, да потом пожалели. Так что не о ней речь. Я ведь верил. Верил в Элика. В то, что у него есть дар. Дар, которым нельзя пользоваться каждый день, но который раскрывается в самых исключительных случаях. А что может быть исключительнее смерти, которая у тебя на глазах происходит? Разве что самому помереть.
– И тут вас настигло разочарование.
Должно быть ирония в голосе собеседницы прозвучала слишком громко. Марат Леонидович на мгновение замер, а затем холодно улыбнулся Крыловой.
– Вы совершенно точны в терминологии. Тогда был совершенно разочарован. Deeply disappointed, – как говорят мои европейские партнеры. Так что в тот день нашей детской дружбе пришел конец. Нет, конечно, все то время, что мы еще оставались в детдоме, мы продолжали общаться, но затем я благополучно поступил в физтех* (* – сноска – Московский физико-технический институт) , а Элик отправился стаптывать кирзовые сапоги и отдавать долги родине. Должно быть, за время нахождения на государственном обеспечении у него их много накопилось. Он мне как-то раз написал из учебки, знаете ли, в то время еще писали письма, но я ему так и не ответил.
Читать дальше