Александр Горский - Ловец бабочек

– Мне кажется, или здесь этой солидности уже переизбыток, – Вика выхватила удостоверение из рук охранника. – Так что, я могу видеть Марата Леонидовича?

Ничего не ответив, мужчина шагнул к лимузину и распахнул заднюю дверь, после чего сделал приглашающий жест рукой. Как только Вика оказалась в салоне, дверь тут же захлопнулась, полностью отсекая городской шум.

Глава 3, короткая глава, в которой мы знакомимся с Казимиром и видим обнаженное плечо Софьи

1877год

На ярмарочной площади многолюдно, не протолкнуться. Одни пытаются продать подороже, вторые – подешевле купить, третьи с любопытством наблюдают и за теми, и за другими. Четвертые… четвертые просто гуляют, наслаждаясь бурлящим вокруг них людским морем, которое тут и там образует водовороты, обозначающие самые интересные места, которые следует обязательно посетить. Одно из таких мест можно не только увидеть, но и услышать, мелодичный перезвон разносится по всей округе, прорываясь сквозь людское многоголосье.

– Динь! – звонко и радостно летит над ярмарочными рядами.

– Дон! – тут же устремляется в догонку.

– Динь! – вновь наполняет воздух звенящим весельем.

– Дон! – отзывается гулким эхом.

Ну как тут удержаться и не подойти ближе, посмотреть, кто же это ведет такую беседу и все никак не может наговориться? Хотя конечно на самом деле все вокруг этих говорунов прекрасно знают. Как знают и то, что самое главное – это не сама беседа, а то, что в ее результате на свет явится. А явиться может всякое. Может роза с застывшей на одном из лепестков каплей росы, может райская канарейка, зажавшая в клюве цветок фиалки, а может и вовсе бабочка с ажурными полупрозрачными крылышками. Все может быть. Тут как динь скажет, а Дон сделает. Динь и Дон, кузнец и его подмастерье, хотя как язык повернется назвать подмастерьем здоровенного детину, с покатыми, в косую сажень плечами и ручищами в которых огромный молот кажется обыкновенным плотницким молотком? А ведь нет, молоток как раз в руках у старого мастера, который наносит совсем несильный, но удивительно звонкий удар в то место, куда спустя мгновение обрушится стальная махина молота. Динь! Дон! Динь! Дон! – неустанно переговариваются они друг с другом. Наверняка сегодня, в последний день ярмарки удивят зевак чем-то необыкновенным, хотя конечно не ради зевак стараются. Ведь полно в толпе и людей с деньгами, которые и результат из сегодняшнего труда готовы купить будут, да и с другими заказами мелочиться не станут.

А ведь, если присмотреться как следует, можно уже понять замысел. Вот же она, изящная женская фигурка, немыслимо прогнувшая тонкие руки. Нога, поражающая своей стройностью и едва касающаяся опоры. Другая, взметнувшаяся вверх и застывшая вопреки всем пределам человеческих возможностей. Балеринка, – шепчет мальчишка, невесть как пробившийся в первый ряд зрителей. Балеринка! – кричит он восторженно и его звонкий голос на несколько мгновений заглушает и веселое Динь! и басовитое Дон!

Балеринка! – понимает Казимир и в это же мгновение выглянувшее из-за облаков солнце метко посылает свои лучи ему в оба глаза одновременно. Казимир щурится и начинает пятится назад, пытаясь просочиться сквозь плотные шеренги людей за спиной. Люди неохотно расступаются, кто-то недовольно ворчит, но слов понять невозможно, слышна лишь мрачная, почти угрожающая интонация. Возможно, он в давке наступил кому-то на ногу. Казимир торопливо бормочет извинения и, уже отвернувшись от ловко орудующих своими инструментами кузнецов, пробирается сквозь толпу все дальше и дальше. Постепенно людей становится меньше, он ускоряет шаг и вот уже почти бежит, не зная сам куда и зачем, но отчего-то испытывая страстное желание не слышать больше ни мелодичного «Динь!», ни гулкого «Дон!». Однако, летящие от наковальни звуки настигают его снова и снова, отчего-то делаясь с каждым шагом все громче и громче. Пытаясь защитить барабанные перепонки, Казимир прижимает руки к ушам и бежит быстрее, но отчего-то делается еще хуже. Вскоре уже начинает казаться, что оба кузнеца колотят своими дьявольскими орудиями не по наковальне, а прямо ему по голове, которая еще не разлетелась на части только потому, что он изо всех сил сжимает ее руками. Не в силах вынести адскую боль, он в отчаянии закричал и то же мгновение проснулся.

Легче не стало. Голова по-прежнему раскалывалась на части от невыносимой боли, а громогласное Диньдон! Диньдон! все так же билось в барабанные перепонки.