Борис Акунин - Дорога в Китеж

Вдруг обратил внимание, что небо прояснилось, сверху больше не льет. Поглядел на восток, не собирается ли выглянуть солнце, подсушить грязь — и увидел, как из телеги вылезает кто-то массивный. Пригляделся — удивился. Мишель Питовранов?

Михаил Гаврилович разглядел Ларцева раньше. Долговязый, с обвисшими мокрыми волосами, тот стоял на краю причала с длинной рейкой в руках и зачем-то тыкал ею в воду.

— Ну и грязища у вас, — пожаловался Мишель, пожимая другу руку (Ларцев предварительно вытер свою о штанину). — Дорогие немецкие штиблеты за девять девяносто, совсем новые, к чертям. А переобуться не во что.

— Ты зачем? Что случилось? — спросил Адриан, так и не усвоивший, что в цивилизованном обществе всякий разговор начинается с реплики о климатических условиях.

И Питовранов сразу перешел к делу.

— Великий мастер побегов, посоветуй мне, как выбраться за границу. Вероятно, я объявлен в розыск по всей империи. Причины после тогдашнего разговора тебе, я думаю, понятны, а подробности значения не имеют.

Адриан подробностями интересоваться и не стал. С минуту поразмышляв, сказал:

— Оформлю тебя кондуктором. На кочегара ты непохож. Документы от железной дороги я сделаю, печать есть. Тебе только и нужно, что научиться заваривать чай и говорить со словоерсами. Пересечешь границу — сойдешь с поезда и исчезнешь.

— И всё-с? — поразился Мишель. — Я приготовился к многочасовому обсуждению, а он придумал за одну минуту.

— Если бы надо было через тайгу, как я тогда, было бы сложно, ты ведь ничего не умеешь, — объяснил Ларцев. — А с железными дорогами легко. Нужно только карточку на удостоверение. В Бологом есть фотографическая студия. Но хозяин еврей, а нынче суббота. Переночуешь у меня, завтра всё сделаем и уедешь.

— И быстрее, шибче воли, поезд мчится в чистом поле? — засмеялся Питовранов. С Адрианом всё было легко и просто. Феноменальный субъект. — Люблю тебя, тайги творенье, люблю твой строгий, стройный вид. И полюблю еще больше, если дашь чего-нибудь пожрать. В поезде было не до еды, а сейчас в брюхе бурчит. Еще и поспать бы.

— Там, — показал Ларцев на маленькую избушку. — Шкафчик над столом. И топчан есть.

Отвернулся и снова стал совать в воду свою рейку. Разговор был окончен.

— Невоспитанный ты человек, — сказал ему в спину Мишель. — Я жениться собираюсь, хочу ему сердце раскрыть, поделиться заветным, а он ко мне дерьер поворачивает…

— Угу, — буркнул приятель. — Сто пятьдесят пять… Нет, сто пятьдесят шесть.

Насвистывая, Питовранов отправился к сторожке. Штиблеты оставил на крылечке сохнуть.

Оглядел непрезентабельную конуру, наморщил нос. В шкафчике обнаружил дешевую чайную колбасу, черствый хлеб, несколько яиц и бутылки с содовой водой — дурацкое изобретение, одна щекотка в горле. Правда, имелась американская керосиновая плитка, а под столом валялась пыльная сковородка.

Что ж, за неимением гербовой… Сковородку отчистил, хорошенько накалил. Выковырял из чайной жиринки, растопил, порезал хлеб маленькими кусочками, подрумянил, накрошил колбасы, обжарил, залил яйцами. Получилось не так плохо. Потом крепко и сладко уснул, хотя ложе было жестким. Видел во сне Машу. Она смеялась.

Днем, за обедом, поговорили более обстоятельно. Оказалось, что Ларцев питается не только колбасой. Рабочие принесли кулеш с мясом. Прислали и водки — для гостя. Сам-то Ларцев спиртного не пил.

Говорил почти исключительно Мишель. Не про политику и не про полицию, а про Марью Федоровну. Адриан с интересом послушал. Лаконично резюмировал:

— Это хорошо.

Михаила Гавриловича тянуло на философское.

— Знаешь, я в последнее время вот о чем думаю. На свете есть люди трех видов: хорошие, плохие и серединка на половинку. Разница понятно какая, да? Плохой человек заботится только о своей шкуре, хороший, если надо, себя не пожалеет. Так или нет?

Адриан пожал плечами. В философии он был не силен.

— Так-так, уж поверь мне. Плохих людей оставим, что на них время тратить. Средних тем более — с ними скучно. Возьмем хороших. Они тоже делятся — на слабых и сильных. Первых тоже к черту, они мало на что способны. Берем хороших и при этом сильных, эти — соль земли. Как говорится в романе, который ты, конечно, не читал: «Мало их, но ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы». Идем дальше. Сила, в свою очередь, тоже бывает двух видов — сила любви и сила идеи. И загвоздка в том, что обладать сразу обеими силами невозможно. Или одна — или другая. Либо ты больше всего на свете любишь кого-то, либо что-то. Вот знаю я одну пару… — Мишель погрустнел. — Он ни перед чем не остановится ради идеи, она — ради любви. Это очень красиво, но очень страшно. Или взять меня. Я думал, что я человек идеи, но переметнулся в лагерь любви. Это, брат, такая ломка, что…