— Конечно, — последние пять лет я провела на судебных процессах, где судьи придирчиво следили за каждым моим движением, а адвокаты защиты дышали в затылок. Вряд ли меня могут напугать участники заранее расписанного по ролям форума в городской администрации.
Или, возможно, я просто пытаюсь себя успокоить? Почему-то пульс все равно зашкаливает, а в горле пересохло.
— А теперь прими серьезный вид, детка,— папа подмигивает так, как умеет только он. Он излучает уверенность: она густая, словно теплый мед, и ей совершенно невозможно сопротивляться.
Если бы у меня была хотя бы половина отцовской харизмы...
Лесли продолжает инструктаж. Когда мы прибываем на место, она все еще говорит. В отличие от утреннего мероприятия в доме престарелых, нас ожидает личная охрана вместе с сотрудниками управления общественной безопасности. От главного входа доносится шум, а в конце улицы стоит патрульная машина.
Когда мы торопливо выбираемся из лимузина, Лесли выглядит так, будто готова вышибить из кого-нибудь дух. От волнения я начитаю отвратительно потеть под своим классическим синим костюмом.
— Почитай отца твоего и мать твою! — за общим шумом слышны лозунги протестующих.
Я хочу повернуть направо, подойти к ограждению и сказать этим людям, чтобы они уходили прочь. Как они смеют!
— Нет концентрационным лагерям для стариков! — летит нам в спину, когда мы заходим в дверь.
— Они что, совсем рехнулись? — бормочу я себе под нос, и Лесли кидает на меня предупреждающий взгляд, затем легким движением плеч показывает в сторону сотрудников полиции. Мне сказали держать свое мнение при себе, если только оно не было заранее одобрено. Но сейчас я сражаюсь с безумцами... возможно, это и к лучшему. Мой пульс решительно замедляется, и я понимаю, что выражение моего лица полностью соответствует ситуации.
Дверь закрывается, и становится гораздо спокойнее. Нас встречает Эндрю Мур, координатор программы сегодняшнего форума — Комитета политических действий в защиту прав пожилых людей. Эндрю кажется удивительно молодым для такой должности, на вид ему не больше двадцати пяти лет. Тщательно выглаженный серый костюм сочетается с чуть криво сидящим галстуком и небрежно смятым воротником рубашки, из-за чего Эндрю похож на мальчишку-школьника, которому приготовили одежду на утро, но надевал он все это самостоятельно. Он рассказывает, что его воспитали дедушка с бабушкой. Они пожертвовали очень многим, чтобы его обеспечить, и теперь он пытается вернуть им долг. Когда кто-то упоминает, что я была федеральным прокурором, он переводит взгляд на меня и с усмешкой произносит, что Комитету пригодился бы в штате хороший юрист.
— Я это запомню, — парирую я.
До начала пресс-конференции мы болтаем о всяких пустяках. Эндрю кажется приятным, искренним, энергичным и преданным своей идее. Моя уверенность в том, что обсуждение будет честным, неуклонно повышается.
Потом нам представляют и других участников. Мы знакомимся с местным репортером, который выступит в роли ведущего пресс-конференции, продеваем под пиджаками микрофоны, цепляем их на отвороты, закрепляем передатчики на поясах и ждем.
Сцену постепенно заполняют участники мероприятия, звучат благодарности в адрес организаторов, затем всем напоминают формат пресс-конференции, и только потом представляют нас. Аудитория аплодирует, мы выходим на сцену, приветливо помахивая руками. Публика настроена дружелюбно, хотя я заметила несколько человек, выражения лиц которых свидетельствуют об их крайней обеспокоенности, недоверии и даже враждебности. А большинство смотрит на сенатора с обожанием, будто на героя.
Сначала отец отвечает на простые вопросы, вежливо отклоняя те, что требуют более глубокой проработки. В самом деле, нет однозначного решения проблемы финансирования пенсионных лет, которые сейчас длятся намного дольше, чем у предыдущих поколений, не менее сложны и вопросы разделения семей — все меньше детей могут обеспечить пожилым родителям достойный уход дома — и культуры профессионального ухода за стариками в спецучреждениях.
Несмотря на хорошо продуманные ответы, я вижу, что отец сегодня немного не в форме. Некий молодой человек задает следующий вопрос:
— Сэр, я хотел бы услышать ваш ответ на обвинение Кэла Фортнера. Он говорит, что цель сети домов престарелых, принадлежащих корпорациям, — получение прибыли, поэтому на стариков заложен самый минимум затрат, но эти же люди, а именно Л.Р. Лаутон и его инвестиционные партнеры, постоянно оказывают спонсорскую поддержку вашей избирательной кампании. Означает ли это, что вы тоже поддерживаете их бизнес-модель «деньги важнее людей»? Вы знаете, что в этих заведениях за пожилыми людьми ухаживали — если это вообще происходило — сотрудники на минимальной оплате, почти не обученные или вовсе без специального образования? Ваш оппонент призывает издать закон о том, чтобы все, чьи доходы так или иначе связаны с этими домами престарелых или с компаниями, владеющими ими, понесли личную ответственность за бесчеловечное отношение к беспомощным людям и возместили весь ущерб, присужденный им в судебном порядке. Фортнер также призывает обложить специальным налогом состоятельных граждан — вроде вас, — чтобы финансировать повышение социальных выплат для беднейшей части пожилого населения. Поддержите ли вы инициативу Фортнера в Сенате, и если нет, то почему?
Читать дальше