Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Почему швейцара Петрова опросить не удосужился?

— Удосужился. Сразу на квартире у потерпевшего его опросил. Петров тотчас сознался в соучастии и указал на соучастников.

— Наврал он с три короба, а ты уши развесил. Тоже мне сыщик. На, читай, — Крутилин кинул в чиновника листок.

Яблочков ознакомился с ним по диагонали — Захар Петров чистосердечно признавался, что самолично задумал и осуществил кражу со взломом в квартире купца первой гильдии Тейтельбаума, а Жупиковых оговорил с перепугу, они, де, знать не знали, что увозят на склад ворованные вещи.

— Иван Дмитриевич, сие ложь. Я тоже сомневался. Но когда у Жупикова обнаружил кипу квитанций…

— Ах да, квитанции. Изъял ты их без постановления следователя на обыск — это раз. Жупиков уже много лет верой и правдой перевозит клиентам вещи: в начале лета — на склад, в сентябре — на квартиру. И давно заработал себе безупречную репутацию. Поэтому постоянные клиенты доверяют ему квитанции держать у себя. Я — в их числе. Это два. Швейцар Петров признался — три. Пойдешь сейчас в камеру к Жупиковым и извинишься — четыре. Армяшку тоже отпустишь на все четыре стороны — пять. Все! Шагом марш выполнять!

— Иван Дмитриевич…

— Я уже сорок три года Иван Дмитриевич. Или сорок четыре. Родители год позабыли. А церковь, где крестили, сгорела вместе с книгами. Ты еще здесь?

— Буду вынужден сообщить мои сомнения по этому делу судебному следователю.

— Заодно сообщи, что взял вознаграждение без моего разрешения. Да еще от жида! Сразу вылетишь отсюда, как пробка из-под шампанского. И с таким аттестатом, что не то что на коронную службу, двор подметать не возьмут.

— Иван…

— Еще слово, клянусь, вместе с Захаркой Петровым по этапу за мздоимство отправлю. Кругом!

Яблочков на ватных ногах вышел из кабинета, сел за стол, закурил. Агенты, с которыми вчера кутил, сегодня стыдливо от него отворачивались. Загасив окурок, Арсений Иванович пошел в камеру, где содержались Жупиковы с Аставацатуровым. Там, против правил, был накрыт стол, на котором пыхтел самовар. Мазурики, громко причмокивая, гоняли чаи. Когда вошел Яблочков, Африкан сделал вид, что его не замечает. Арсений Иванович кашлянул.

— А-а, господин на побегушках, — нагло улыбнулся Жупиков-старший. — Заходи, заходи. Сегодня-то чайку с нами выпьешь?

— Я пришел принести извинения…

— Засунь их куда подальше! — вскочил младший из Жупиковых.

Но отец опять его осадил:

— Цыц! Говорю здесь один я. Продолжай, мусье на посылках.

— Вы свободны, можете ехать домой.

— Сперва чай допьем. А ты, раз чай не хочешь, пшел вон отсюда, — махнул Яблочкову мазурик. Однако, когда открыл дверь, вдруг его остановил. — Нет, постой. Ну-ка, обернись. Обернись, говорю! Посмотри-ка на нас и хорошенько запомни. И если опять перейдешь нам дорогу, пойдешь пешком в тайгу соболей там гонять.

Выйдя из камеры, Яблочков вытер пот со лба. Его трясло. Он с трудом сумел сдержать себя во время унизительного разговора. Как же ему хотелось выхватить ремингтон и разрядить в негодяев барабан.

— Эй, начальник, дай закурить, — услышал он голос из соседней камеры. Голос был ему знаком — Захарка.

Арсений Иванович позвал городового и велел впустить его и в эту камеру:

— На, — протянул он папиросу подследственному.

— Спасибо. Ой, простите, благодарю! Ошибся с непривычки.

— Уже научили? [12] Согласно тюремному «этикету» говорить слово «спасибо» нельзя. — понял Арсений Иванович. — Осваиваешься, значит?

— Что поделать? Видать, на роду так мне написано: без вины пострадать…

— Почему без вины? Ты кругом виноват.

— Не я! Жид! Кабы с дачи не вернулся, все бы по-другому в моей жизни пошло.

— А зачем ты Жупиковых выгораживаешь?

— Начальник ваш велел. Сказал, так срок поменьше дадут. И отправят поближе. И не в Иркутскую губернию, как вы грозились, а в Томскую или Тобольскую. А Иван Иваныч… то есть Африкан Семеныч, пообещали-с, что не пешком пойду, а на телеге поеду. Ноги-то, чай, не казенные.

Яблочков вздохнул, дал про запас Захарке еще парочку папирос и вернулся за рабочий стол. Сложил аккуратно в стопку ожидавшие дела, вытащил из ящика чистый лист, обмакнул в чернильницу перо…

Отец умер, когда Арсений и две его старшие сестры были еще маленькими. Матушка с трудом растила их на скромную пенсию. Сестры получились одна другой краше и потому, хоть и бесприданницы, удачно вышли замуж.

В уездной гимназии Арсений был первым учеником, но мечтам его о дальнейшей учебе не суждено было сбыться — матушка скоропостижно почила в бозе. Изучив состояние дел, в наследство Арсений Иванович вступать не стал, чтобы не путаться в долгах по гроб жизни. Однако из родного городка ему пришлось уехать — матушкины кредиторы были весьма недовольны таким его решением.