Виктор Татаринов - Под ризой епископа

— Сейчас вас поведут в город. В случае побега или попытки к побегу… ну, сами понимаете, господа бандиты, — позвольте именно так пока называть вас до суда, — так вот, пуля настигнет всякого, кто попытается это сделать. Уяснили? Ваше дружное молчание расцениваю как полное согласие. Других предупреждений не будет.

А потом уполномоченный, сияя улыбкой, обратился к своим товарищам:

— Кто же это додумался в трубу-то крикнуть? В ответ раздался дружный смех комсомольцев. — Да это каланча… то есть Широбоков.

— Молодец, Коля! Буду представлять к награде.

Ковалев только теперь понял, что, словно заноза, в течение этих полутора-двух предрассветных часов беспокоило его сознание: сообщение о связной Анне. Ведь она может еще бед натворить, надо перехватить ее в Костряках, которые она никак не минует. Они могут еще успеть!

— Оставляю за себя Петракова, — распорядился он. — А мы с Назаровым и Широбоковым едем в Костряки. Немедленно. Всему отряду от имени службы объявляю благодарность. — Ковалев сел на Воронка, подождал возившегося с лошадью Назарова, и они углубились в лес.

На окраине села всадники поровнялись с пешеходом, идущим им навстречу.

— Куда направились, Архип Наумович, в такую рань? — спросил Димитрий, узнав деда Архипа.

Старик вроде и не рад был встрече, сдвинул на затылок пестрый картуз.

— Беда стряслась, ехидное дело! Не спится мне последние ночи. Чую, что-то недоброе подходит: старого воробья на мякине не проведешь. Ворочаюсь с боку на бок. А сам думаю: событиев разных в нашем селе произошло тьма-тьмущая. Мысли разные заползают в башку, а на душе ад кромешный… И тут слышу топот, конских копыт, — дед прищурил, глаз. — Потому как я старый кавалерист, неспроста, думаю, все это. Душа заболела. Вышел я из амбара, где спал тайком от Пелагеюшки, и — айда. Прибегаю, а его след простыл.

— Кого? — удивился Ковалев.

— Васька пропал. Старая коряга Аксинья говорит: «Не знаю где». А парни соседские видели, как к дому Ложкиной подъезжал Кожевин, с ним какой-то узкоглазый мужик… А потом Васька побежал на конный двор, а те за ним.

— Где же они сейчас? — нетерпеливо перебил Ковалев.

— Парни те сказывали, будто с конного двора по лесной просеке все трое уехали.

— Поедешь, с нами, — сказал Ковалев деду Архипу, — покажешь дорогу. Коля, отдай Архипу Наумовичу коня, а сам беги к дому Аксиньи и никого из него не выпускай!

Димитрий развернул коня, тот от удара плетью взвился на дыбы, а, потом ринулся вперед по узкому переулку.

Через несколько минут на лесной дороге обнаружился след тарантаса, а за поворотом увидели и самих едущих. К тому времени уже совсем рассвело. В мужике, стоя погонявшем лошадь, все узнали Кожевина, в сидящем пареньке — Васю. Третий был незнакомый. Зачем им понадобился парень? Куда они направились? Димитрий прибавил ходу. На боках Воронка появилась испарина.

…После того как закрылись ворота за последней группой, уходящей на операцию, Быстров ненадолго вернулся в кабинет. На улице, за оградой, с двумя оседланными конями его ждал молодой веснушчатый чекист Федя. Застоявшиеся кони нетерпеливо били копытами по булыжнику. Федя то и дело успокаивающе похлопывал их по теплым мордам, чтобы не дать им заржать. Выходя, Быстров поправил револьвер, туго натянул фуражку, а когда ночной холодок пробрался за воротник, накинул башлык [40] Башлык — головной убор, похожий на остроконечный капюшон, заканчивающийся удлиненными концами, которые при необходимости завязывали, как шарф. — прим. Гриня .

Появление Быстрова вызвало улыбку на лице Феди.

— Ну как? — спросил Быстров, затягивая концы башлыка.

— Ручаюсь, сейчас вас даже мать родная не узнает, — засмеялся Федя, подводя начальнику буланого коня.

— Поехали! — Быстров ловко вскочил в седло и, подождав, когда Федя последует его примеру, добавил: — Там, наверное, ребята наши заждались, сидеть-то им… тоскливо. — Он поежился. — Хоть и не очень холодно, а сырости хватает. Да и тишина в городе мне очень не по душе, недобрая она вроде. Будто нарочно, из-за коварства, сон на людей напускает.

— А ведь и правда, — согласился Федя. — Однако отцы святые тоже люди смертные и, наверное, дрыхнут себе на мягких перинах. Вот мы их и того… тепленьких возьмем.

— Тепленьких? — переспросил Быстров. — Нет, Федя, я думаю о другом. Как бы нам вот не стало жарко. А отцам, как ты говоришь, святым, сейчас, к сожалению, не до сна. Они теперь…

Быстров, не договорив до конца, пришпорил буланого. Через четверть часа они спешились. Начальник оставил Федю с лошадьми, чтобы одному бесшумно подойти к особняку епископа.