Ирина Потанина - Смерть у стеклянной струи

— И подумал, что кроме Константинова на месте преступления было еще полно народу. И раз я думаю, что все произошло так, как я представлял, то нужно просто каждого проверить на причастность. И тут как раз отчет Константинова о его разъездах с Кларой пришелся к месту. Бржихачек зашла в аптеку, чтобы закупить себе успокоительных. Помнишь? Я посмотрел на перечень заказанных лекарств новым взглядом. И резануло слово «фен», — Коля хитро улыбнулся. — Наконец-то мои проблемы с запоминаниями терминов и всяческих словечек пошли на пользу! Пилюли Гроха — ну те, что помешали долгому действию снотворного, — как-то назывались, да? Я не запомнил как, но в мозгу отпечаталось, что он лечился каким-то «фен-чем-то». И вот, в списке нужных Кларе лекарств вижу какое-то другое слово, но тоже «фен-что-то». Ей-то на самом деле только валерьяну и продали. Про остальное сообщили, мол, надо по рецепту специально готовить, поинтересовались, с чего я взял, что у них такое есть. Но главное — не что продали, а что хотела купить, да? Меня заклинило на этом «фене», звучало название очень похоже. Мы со Светой кинулись к экспертам. Нет, я ошибся: название лекарства Клары с пилюлями Гроха не совпало, — только три буквы общие и всё. Нормальный человек внимание не обратит. А я — другое дело. Но заодно узнали, что оба эти лекарства — от судорог. Наши полезли в справочник, и выяснилось, что Клара спрашивала в аптеке советский — куда лучший, как мне объяснили, — аналог Гроховского лекарства! Все другие медикаменты, что Клара искала, тоже помогают при Гроховской болезни. И понеслось! Болезнь наследственная. Если Клара искала это лекарство, значит тоже больна. Выходит — она родственница Гроха? Тут я вспомнил, как мои дети кубарем катаются по полу, когда играют или если что-то делят. Сечешь? — Коля с самодовольной улыбкой пригладил чуб. — Сестра в любом возрасте пиететов к брату не испытывает. Любить-то любит, но если что, то может и в лоб заехать. Как в детстве. По привычке. — Коля вернулся к конкретике. — А дальше все было уже понятно. Клара тоже принимала лекарство и пришла в себя даже раньше Гроха. И, помня, что их с детства приучили хранить все важное в потайном кармане, решила воспользоваться случаем и это важное у Гроха изъять. Ну, например, дневник Ирины. А Грох пришел в себя, и завязалась потасовка. Опять же, если сестра, то рецепт фирменного кофе Гроха тоже знала…

— Звучит правдоподобно, — кивнул Морской. — Я тоже, когда понял, что Клара — родственница Гроха, так все себе и представил. Тем более, что в дневнике Ирина Клару упоминала. Та, видимо, про это узнала и захотела почитать… Вышел трагический несчастный случай…

— Да. Только в случае несчастий порядочные люди признают свою вину. А эта не просто не признала, а скрыла все, да еще и пыталась Ирину запугать, чтоб поскорее попасть домой. Водила за нос нас и посмеивалась! — Горленко недовольно поморщился. — Жалею, что мы сразу после булочной ее не обыскали. Хотя ведь знали, что у нее тоже есть этот потайной карман. Она сама сказала, что преступники ее наличность не тронули… — Коля напряженно вгляделся вдаль и, видимо, решив, что время еще есть, спросил: — А ты как догадался, в каких титрах можно найти прежнюю фамилию Клары?

Морской, не зная, что ответить, произнес:

— Ну… Сложная цепочка мудрых умозаключений и вроде бы разрозненных событий, которые сошлись в критичной точке… — начал он. Потом решил не врать и сказал прямо: — Короче, повезло.

Друзья немного нервно рассмеялись. Ожидание слишком затягивалось, и не тревожиться уже не получалось. Морской, еще час назад боявшийся встречи с Ириной при таких обстоятельствах (он, как-никак, лишает ее близкой подруги), теперь больше всего опасался, что встреча эта так и не состоится.

Даже с учетом задержки, связанной, как Коле объяснили, с повышенным вниманием журналистов, чехословацкая делегация должна была давно явиться на перрон [21] Разгромленное в войну здание вокзала как раз начали отстраивать заново, потому оно не функционировало, а доступ на перроны к поездам был прямо с улицы. , где Горленко и соорудил свою нехитрую засаду.

В голове Ирины вместо страха или гнева металось глупое: «Морской мне не простит, если его жену убьют из-за меня. Причем не кто-нибудь, а моя близкая подруга». Поэтому она прежде всего (уверенно и, как говорили ученицы про Иринину манеру расставлять их на сцене «хваткой, не терпящей возражений») взяла Галину за локоть и переставила к себе за спину. Девочка не сопротивлялась, но скорее от удивления, чем из покорности. Лишь после этого Ирина, превозмогая почти физическую боль и предательское желание разрыдаться, обратилась к Кларе.