Юрий Иванов-Милюхин - Атаманский клад

Асланбек рассматривал некоторое время Слонка в упор, он понял, что если тот по поводу раритетов что-то услышал, болтать о них не будет. Это был его кусок хлеба. Пока дело не прояснится, пока не возьмут свое люди, облаченные властью, Слонок будет работать на них. Остальное пойдет налево, как гуляло до сих пор. Но как этот русский, разжиревший на своих соплеменниках, поднял хвост пистолетом, словно призрачную звезду решили вырвать у него изо рта. Недаром твердили уважаемые аксакалы, что доить Россию лучше не спеша, нежели пытаться обломать ей крутые рога.

— Считай, что разговора не было, — сверкнул глазами горец. Наполнив рюмки, он подял свою. — За дружбу, дорогой, между нами разногласий быть не должно.

— Кто бы спорил, — шевельнул бригадир вислыми плечами.

В комнату заглянул чеченец в черном костюме, быстро передал что-то Асланбеку на родном языке. Тот, посмотрев на часы, обернулся к собеседнику:

— Я оставлю тебя на несколько минут, — он, вставая с дивана, предупредительно поднял указательный палец.

— Спасибо за гостеприимство, пора и мне знать честь, — заворочался и бригадир. — Мы по основным вопросам прошлись, а второстепенные решим, как всегда, на ходу. Ты еще не раз на базаре заскочишь ко мне в палатку, я ее немного расширил, объединил две в одну, чтобы клиентам было где развернуться. Сам знаешь, иногда приходится пахать и самому.

— Размахнулся, уважаемый? — чеченец наигранно засмеялся. — Надеюсь, ты дорогу к моей сакле тоже не забудешь.

— Куда уж нам, одной веревкой повязаны, — пробурчал гость, влезая в полушубок.

Слонок, пройдя через зал игровых каруселей, крутившихся без перерыва, вошел в недлинный коридорчик перед баром и хотел уже подать руку хозяину, провожавшему его, когда вдруг увидел, как волокут по этому коридорчику неплохо одетого окровавленного мужчину. Тот приподнял голову, попытался разлепить опухшие веки. За баром был еще один поворот в короткий тупик, в нем с одной стороны размещались три двери. две в туалеты, мужской с женским, третья вела в подвал. Подчиненные Асланбека потащили посетителя, разукрашенного до неузнаваемости, в подвал, его фигура показалась очень знакомой.

— Не обращай внимания, это должник, — протягивая жесткую ладонь, усмехнулся чеченец сквозь подергивание верхней губы. — Разве ты долги выбиваешь не так?

— Бывает, разбираемся и покруче, а чаще улаживаем дела по хорошему, — прищурился Слонок. — С кого берем продажей его квартиры, с кого переводом бизнеса на себя. Если должник ничего отдавать не желает, пускаем через костедробилку. А кто этот лох?

— Ну, какая тебе разница.

От угла донесся хриплый голос с нотами, где-то слышанными. Бригадир невольно вздрогнул.

— Выручай, Слоно-ок…

Чеченец в спортивном костюме саданул носком сапога по лицу взывавшего о помощи, поволок, выворачивая руки, за поворот. Сначала оттуда прилетел звук тела, брошенного на пол, затем удары как по мягкому предмету, короткие и тупые.

— Слоно-о-ок…

Асланбек рассматривал своего гостя в упор, он молчал, он давал ясно понять, если гость произнесет хоть слово в защиту провинившегося соплеменника, с ним поступят таким же образом. Бригадир, покрутив носом, поежился, оглянулся на входную дверь. В груди под теплым полушубком, за толстым свитером, разрастался пузырь ледяного холода, он заполнил легкие, заморозил живот, добрался колючим боком до сердца. Слонок узнал и фигуру, и голос мужчины, звавшего на помощь, это был валютчик, его бывший подопечный, накопивший нужную сумму денег и выкупивший место в павильоне промышленных товаров. А холод опустился до задницы, взявшись сковывать ляжки с яйцами, становившиеся колом.

— Иди, дорогой, здесь разберутся без тебя, — повторил Асланбек.

Он ясно увидел состояние гостя, презрительная усмешка покривила волевые губы. И тут-же она сменилась жестким взглядом, как будто он принял нехорошее решение.

Вторая война на его родине шла своим ходом, не щадя ни малых, ни старых. Чеченцы, что на своей территории, что живущие в России, наворачивающие бешеные бабки и отдающие боевикам деньги для победы любой ценой, сорвались с привязи. Их уже ничего не сдерживало, они наблюдали воочию слабость народа, называвшего себя великим. Они насиловали русских женщин, и те продолжали все равно волочиться за ними, продаваясь за жратву. Они перерезали горла молодым парням и мужчинам, и те не отказывались от глотка спиртного из их рук, от дружбы с ними. Чеченцы были не в состоянии осмыслить противоречий, открывшихся им. Для них этого не могло быть, потому что быть не могло никогда, чтобы безвольная нация втаптывала их в грязь, из которой — они этого не понимали — они сами за тысячелетия так и не выдрались, ковыряясь в убогих саклях с вонючим кизяком, которым топили печи.