Валентин Курицын - Человек в маске

— Ах, какой вы неловкий, пан Викул! Вы испортили мне костюм, я на вас сердита, — и она бросила на своего обожателя полусердитый, полу-дразнящий взгляд, от которого у Викуля Семеновича голова пошла кругом. Он бросился к девушке и, обхватив ее дрожащими руками, страстно прошептал:

— Что платье… Десять новых купим… Озолочу, полюби только!

Разгоряченное алкоголем дыхание Вишнякова обожгло открытую грудь девушки и заставило ее брезгливо поморщиться. Между течи, чужие, грубые руки грубо и властно обнимали ее стан, горячие, влажные губы опьяненного страстью человека покрывали ее грудь и лицо жадными поцелуями. Девушка, смятая этим натиском, чувствуя, что не в силах сопротивляться долее, слабо трепетала в объятиях купившего ее богача.

— Пан Викул! Ах, пан Викул! Пустите, вы больно жмете мне плечи! Ну зачем же так… так грубо… Пустите! Пощадите мой девичий стыд!

Но Вишняков совсем не был расположен выпустить свою добычу. Страсть и вино настолько опьянили его, что он не понимал слов девушки. Увлекая ее к дивану, он тяжело и прерывисто дышал, сжигаемый возбуждением. Сопротивление девушки озлобило его. Это был момент наивысшего напряжения страсти, когда в человеке властно и неудержимо поднимается животный инстинкт, когда близость молодого тела окончательно заглушает все человеческое… Чувствуя себя в полной безопасности в этом грязном притоне тайного порока, Вишняков не церемонился более. Он с такой силой сжал руки девушки, что она закричала от боли.

— Будет тебе, что ты кочевряжишься?! Деньги брать умела… Молчи…

Звать на помощь было бесполезно, и девушка понимала это..

…В этот момент раздался сильный стук в дверь номера.

— Отворите!

Вишняков с проклятием выпустил девушку и злобно прорычал;

— Кой черт там лезет? Чего надо?

И, недоумевая, кто бы мог быть этот дерзкий, так некстати помешавший ему, Вишняков резко повернул ключ, широко распахнул дверь, и… замер от изумления, смешанного с испугом. Перед ним стоял Гудович. Из-за его плеча выглядывала испуганная фигура, видимо, растерявшегося хозяина. Гудович, как был в пальто и шапке, шагнул вперед и, войдя в номер, запер за собой дверь.

— Что вижу я?! — воскликнул он, устремляя свой гневный взор на затрепетавшего купчика. — Вы? Здесь? И с моей сестрой? Так, значит, предчувствие не обмануло меня? О, гнусный, подлый негодяй!

Появление Станислава Андреевича было так неожиданно, его натиск так стремителен, что Вишняков, совершенно потерявшись, не знал, что ему делать и что говорить. Он, еще красный от недавнего возбуждения, с мокрыми, растрепанными волосами, с мутным, блуждающим взглядом, стоял, тяжело дыша и ухватясь за спинку стула.

Панна Ядвига прекрасно разыграла роль оскорбленной невинности. Громко рыдая и ломая руки, она бросилась на колени перед братом:

— О, брат мой, клянусь, я невинна. Пусть небо покарает меня, если я знала, что произойдет! Ох, я завлечена обманом! Брат мой, брат! Спаси меня! Насилие и позор ожидали меня здесь! Отомсти за мою поруганную честь этому негодяю!

Такой оборот дела окончательно лишил Вишнякова всякой способности соображать что-либо. Он глупо и виновато хлопал глазами.

— Вот так влез в кашу, — вертелось в его растерянном уме. — Вот те и пять тысяч! Пропала теперь моя головушка! Засудят проклятые поляки.

Гудович запер дверь на ключ и, опустив ключ в карман, вплотную подошел к Вишнякову.

— А! — начал он срывающимся от бешенства голодом, — так вот как вы отплатили за мое гостеприимство, за хлеб-соль! Низкий и презренный негодяй! Ты воспользовался молодостью и неопытностью моей сестры! Этой чистой голубицы! Под личиной добродушия и рыцарской предупредительности ты таил в себе гнусные планы? Бедную, неопытную девушку, доверчивую, как дитя, он завез в этот грязный притон для того, чтобы обесчестить ее! Бог правосудный! Отчего я до сих пор не размозжил ему голову?

Выкрикнув заключительные слова. Гудович с театральным эффектом взмахнул правой рукой, точно готовясь поразить кинжалом коварного обольстителя своей сестры.

Всей предыдущей сцены и патетических фраз было больше чем достаточно для нашего перепуганного купчика. Он бессильно опустился на стул и торопливо бормотал, выдвигая вперед руки, точно защищаясь от удара:

— Что вы-с, что вы-с, Станислав Андреевич! Промежду нас ничего не было. С чего вы взяли!

— Молчите! — наступал на него Гудович, — ваше присутствие с моей сестрой здесь, в этом разбойничьем гнезде, ясно говорит о ваших планах… А этот разорванный лиф? А эти слезы бедной девушки? О! О! Я застрелю вас, как бешеную собаку!