Тимур Максютов - Атака мертвецов

– Ну я прошу вас! Хотите, поцелую?

– Тьфу ты, прости господи. – Лихач сплюнул и перекрестился: – Четыре с полтиной, так и быть, федосьины волосья. И без глупостев, я мужчина женатый.

– Так вправду всего два рубля имеется. А хотите, моя товарка вас поцелует? Да, Олюшка?

Подружка сказала сердито:

– Дарья, прекрати. Ну что за глупости, в самом деле, унижение какое.

Толстуха упёрла руки в бока и обрушилась:

– Да если не твоя блажь, то давно ехали бы обычном манером, от Ораниенбаума. «Пойдём на лекцию, Тарарыкин, Тарарыкин». Ну и вот. Если сегодня не попадём в Кронштадт – беда. Что же нам делать теперь?

– Барышни, поищите попутчика, – смилостивился возница, – три места у меня, считай.

– Да где же мы найдём?

– Да хотя бы энтот молодой человек.

Дарья поглядела на меня, растянула безгубый рот в карикатуре на улыбку и стала вылитая жаба.

Её спутница обернулась…

Я замер. Это была та самая Ольга, что снилась мне с января: серые глаза, золотые локоны. Она зябко передёрнула плечами, глубже засунула руки в муфту и улыбнулась, обнажив на миг жемчужные зубы.

– Господин гимназист, вы тоже в Кронштадт?

Дарья пробурчала:

– Да зачем ему, такие мальчишки на конке прицепом ездят.

Я пропустил грубость (но не забыл) и шагнул к лихачу:

– Голубчик, туда и обратно, Екатерининская улица в Кронштадте. Плачу червонец. Ну, и барышень довезём.

Лихач повеселел:

– Во, другое дело, федосьины волосья. Со всем нашим удовольствием, барин!

Я поклонился:

– Сударыни, позвольте представиться: Николай Ярилов.

– Дарья Развозова, – буркнула толстуха.

Сероглазая вновь улыбнулась, сдёрнула перчатку:

– Ольга Корф.

Я осторожно взял её тонкую, замёрзшую руку и попытался поцеловать – она отдёрнула и сердито сказала:

– А вот этого не надо, я вам не архиерей.

И пожала: узкая ладошка оказалась неожиданно сильной.

Я подсадил сначала толстуху, потом обошёл экипаж и помог Ольге: расчёт был на то, что она сядет посередине, а я – рядом с ней. В этот раз она не ругалась, а опёрлась на мою руку и даже сказала «спасибо».

Этот день явно складывался удачно.

Колючий ветер в лицо покусывал, возбуждая; неслись мимо ледяные поля, как во сне; снег розовел, словно клюквенное мороженое – закат уже был близок; пристяжные отворачивали красивые головы в стороны: они отпечатывались на фоне неба, словно вырезанные из чёрной бумаги уличным мастером силуэтов.

Звенели колокольчики на дуге; звенел колокольчиком серебряный смех Ольги – я был сегодня в ударе, то читая на память Брюсова, то в лицах изображая педагогический совет гимназии…

Они хохотали; рассказывали о своей учёбе и о хозяйке квартиры, которая извела придирками; но ничего, они нашли уже другое жильё и на днях переедут.

Оказалось, что девушки – «бестужевки»; здание курсов было на Десятой линии, я часто ходил мимо, обычно в компании Купца. Приятель перешучивался через ограду с гуляющими на переменах курсистками, нередко довольно рискованно и даже скабрёзно; я хохотал, как умалишённый, поддерживая Серу в этом дурацком развлечении. Сейчас мне было стыдно: а вдруг Дарья и Ольга видели это и теперь припомнят мою глупость, примут за хама и дурака?

Стараясь спрятать смущение, во время этого путешествия я много говорил и о вещах серьёзных: о войне и экономике, истории и литературе. Дарья пыхтела и что-то ляпала невпопад; зато замечания Ольги были отточены, словно итальянский стилет; и поражали, как стилет, когда она тонко язвила по поводу многочисленных провалов в моих знаниях.

Но всё это ерунда: главное – она была совсем рядом, и смеялась звонко, и пахла особенно (наверное, лавандовой водой, но я не специалист в женских ароматах). А её бедро… Оно жгло нестерпимо, жарко; я не понимаю, как чувствовал это сквозь груду зимней одежды, которая была на нас обоих – и тем не менее…

Она вдруг наклонилась, заглядывая через меня на правую сторону саней:

– А там что за строение? Совсем рядом.

Лихач обернулся и сказал:

– Так это шатёр для путников. Как раз половину проехали. Лошадкам передохнуть, седокам чаем согреться.

– Вы угостите нас чаем, Николай? Никола-ай! Заснули?

Она рассмеялась и вернулась на своё место.

Когда она рассматривала стоянку, то, наклонившись, задела меня грудью – едва; её ароматные волосы коснулись щеки.

Ещё немного – и моё сердце остановилось бы навсегда от наслаждения.

– Конечно, – просипел я севшим голосом, – угощу.