Юлия Яковлева - Небо в алмазах

Комната оказалась под самой крышей.

Зайцев пустил воду в душе. Выключил. Посмотрел, как поросенок пьет из таза.

– Ты гляди, Нефедов. Прямо гостиница «Астория» у них тут.

Зайцев осмотрел фотографии в овальных рамках: гимназистки с косами, выпуск студентов-медиков.

– Это не гостиница, – подал голос Нефедов.

– А ты наблюдательный.

Дом был жилым и богатым. Но чей этот дом, почему дом и где его жильцы – внятных предположений у самого Зайцева не было.

Нефедов уже сбегал на кухню, и теперь поросенок хрупал морковью. Тянул из рук Нефедова ломтики сырой картошки, рвал капустные листы.

– Откуда ты знаешь, чем свиней кормят? – полюбопытствовал Зайцев.

– Предположил.

– По принципу гарнира к шницелю? Шучу. Надеюсь, ты прав. Не хватало еще, чтобы свинюк издох. На него теперь вся наша надежда. Он наш, можно сказать, покровитель.

Зайцев посмотрел в окно. Вилла стояла высоко. Курчавый зеленый склон стоял почти отвесно. Было много неба и моря. Как Наташе Ростовой, тотчас хотелось взять себя под коленки и полететь. Зайцев задернул занавеску. Меньше света в комнате не стало.

– Что ж теперь делать?

– А что?

Зайцев утащил из миски морковку и сунул себе в рот. Повалился в плетеное кресло. Оно под ним крякнуло.

– Они сразу поймут, что никакие мы не дрессировщики.

– Это как, интересно?

– А с ним что делать? – Нефедов погладил спину, покрытую жестким волосом.

– Ничего.

– А трюки?

Зайцев пожал плечами:

– Вчера делал, сегодня нет. Что с него взять? Свинья. Кто знает, что у него там на уме. Сплошные рефлексы головного мозга.

Нефедов покачал головой:

– Всё ради слесаря какого-то?

– А что тебя смущает? Что невиновные люди не сплошь в белых одеждах, с крыльями и лирами?

Нефедов опять покачал головой. Но Зайцев уже научился расшифровывать его спартанскую мимику. На этот раз кивок говорил «идите вы к черту» в значении «ладно, будь по-вашему».

Без стука дверь распахнулась.

– Вы что ж творите? – всплеснула женщина руками. У Зайцева мелькнуло: «Быстро они». Но от того, что их разоблачили так скоро, почувствовал не досаду, а уважение – мелких жуликов он и сам не любил.

– Вы зачем его кормите? – бросилась она к опустевшей миске. – И пить уже дали! – увидела она тазик в открытую дверь.

«Люди дураки», – тут же разочаровался Зайцев.

– Вы что, гражданка, животному артисту необходимо подкрепиться и восстановить силы после перелета, – важно возразил он.

– А съемка? Вас что, не предупредили? Ну тогда это не ваша вина, – смягчилась она. – А товарища Аистова. Но все равно! Как он у вас работать сейчас будет?! Вы соображаете, сколько стоит государству каждый простой киногруппы на выезде?

– Прямо сейчас?! – воскликнул Зайцев. – «Черт».

– Он готов, – одновременно сказал Нефедов. И Зайцев, и энергичная гражданка посмотрели на него.

В парадной зале было одновременно людно и пусто. Люди бурлили, оттесненные по краям. В центре, в пустоте, стоял накрытый стол. Ниспадали края тяжелой скатерти. Мерцал хрусталь. Даже издалека Зайцеву видно было, что фарфор дорогой, французский. Домашний фарфор. Обласканный руками. Приборы на длинных ногах – вероятно, камеры – были похожи на железных богомолов. Мощные лампы накаляли и без того жаркий воздух.

– Где животное? – раздался позади голос. И Зайцев почтительно отступил. – Товарищ дрессировщик, вы готовы?

Нефедов вскинул на него сонные глаза. Поросенка он так и прижимал к себе.

– А вы что, не главный? Я думала, вы главный? Товарищ, что же вы меня в заблуждение вводите? – рассердилась администратор. И к Нефедову: – Животное готово?

– Он готов.

– Товарищ дрессировщик, я в сторонке постою, можно? – заискивающе отпросился Зайцев.

– Не нажрись только, – строго предупредил Нефедов. – Еще раз – и уволю.

«Вот гад», – развеселился Зайцев, заверил шефа, что ничего такого не повторится. Успел заметить, как администратор вскинула брови-ниточки. И ввинтился в беспорядочное с виду людское движение. Оно тут же подхватило, унесло его.

Дом производил впечатление одновременно обитаемого и нет. Быт был поставлен на широкую ногу – причем давно, еще до революции. И стоял прочно. «Неужели кто-то до сих пор живет так?» – Зайцеву стало немного грустно. Грустно и чуть-чуть жутковато. Казалось, жильцы, настоящие жильцы, вышли только что. Висела на вешалке панама. В уголке на кушетке Зайцев заметил брошенное вязанье.

Зайцев растворил дверь наугад. От зеркала-трельяжа отпрянула, обернулась блондинка. Шкодливая прическа с двумя косичками странно сочеталась с холеным холодным дамским лицом. Больше он – пробормотав «извините» – не успел разглядеть.