Юлия Яковлева - Небо в алмазах

– Зачем же тогда Варя к вам приходила?

– Она ко мне не приходила.

– И скандал не устраивала?

– Скандал? Какой такой? За Варей шлейф скандалов.

– Вам. На фабрике.

– Ах это!.. Это разве скандал? Тю! Вы настоящего скандала не видели. За скандалом вы в Одессу поезжайте, там вам покажут, что такое скандал. А то разве скандал? То так. Писк дамский. И больше ничего. К тому же она не мне его устроила.

– А кому?

– Почем мне знать. Выглянул для порядка. Чтобы ленинградцем себя показать. В Одессе я бы даже и со стула ради такого не встал. Тю. Дамочка какая-то. Откуда мне знать кто. Знаете, сколько дамского полу на кинофабрике шастает? На прослушивание или так. Пока сторожа в будке не посадили, еще больше терлось. Старые, молодые, кривые, косые, в смысле с косами…

– Среди них, конечно, не было Елизаветы Тиме. Зачем? Драгоценности свои она уже отдала.

Грубо, но сработало.

Утесов захлопнул том. Опустил на пол. Медленно наклонился, медленно разогнулся. Видно было, что он призывает все свое остроумие – тщетно: мысли брызнули в разные стороны, как сухой горох. И глупо уже тянуть время, он сам это понял.

– Сплетни это все. И вообще… Не в этом дело.

– Нет?

Утесов только отмахнулся.

– Да что вы цепляетесь за бабьи наветы и преданья старины. Дело в том, что я Метель действительно тогда не видел.

Он изобразил пальцем вензель:

– Тогда – не тогда… а тогда, когда вы спрашиваете: на фабрике.

– Ага. Она не клянчила у вас по знакомству роль в «Музыкальном магазине», вы ей не отказали, она не…

На этот раз его перебил Утесов:

– Отказал? Да она до меня даже не дошла. Вот ей-богу – не вру. Она завопила, как сто женщин с Привоза. Я выглянул. А она уже развернулась и побежала. Я ничего не видел. Володька только пальцем у виска покрутил.

Зайцев постарался, чтобы голос его не выдал:

– Зачем же она приходила, если не за ролью?

Тот пожал плечами. Перегнулся и, не вставая из кресла, подтянул к себе с пола книгу, водрузил на колени. Раскрыл.

– Если хотите мое мнение, роль тут ни при чем.

– Я не хочу ваше мнение, – раздраженно перебил Зайцев.

Утесов огрызнулся:

– Зачем же вы сюда притащились? На шашлыки?

– За фактами.

Руки Утесова переворачивали страницы книги, точно хозяин забыл отключить механизм.

– Факты! Да с чего вы взяли, что ей от меня что-то было нужно?.. О, гляньте, ромашка аптечная. А где аптека? – Но шутка зашипела и не взорвалась, не распустилась в небе сотней искр. Утесов чуть не рвал страницы, перемахивая. Словно надеялся в книге найти подсказку и завершить неприятный разговор.

– Не что-то. Роль, – все нажимал и нажимал Зайцев.

Утесов перестал листать. Недоверие его было непритворным.

– Товарищ агент!.. Да ведь женской роли в моей фильме – с гулькин нос. Во! Вся роль.

Утесов отмерил на кончике указательного пальца.

– А Варя… Ей только высший класс подавай. Гулькин нос она не возьмет. Фемина. Стерва, конечно. Но фемина… – мечтательно повторил он. Повернул к Зайцеву книгу, раскрытую на изображении алого пышного цветка: – …и розан… Вы лучше у нее самой спросите, зачем она на фабрику приходила.

Зайцев нахмурился.

«Точно. Он не знает, что Варя мертва. Никто не знает. Почти». Взгляд остановился. Утесов воспринял это как гримасу недоверия.

– Это моя фильма, товарищ агент, я уже вам сказал. И не хвастаюсь, а даю самый железный факт. Вы что, «Музыкальный магазин» не видели? Публика идет на меня. Вот вам факт. А роль… Москва на эту роль все равно притащила какую-то свою старую кобылу.

– «Бомбейскую чуму»?

Утесов вскинул брови.

– А что, «бомбейская чума» тоже эту роль хотела? Держите меня семеро. А ей зачем?.. Воображаю, как бы она гремела костями в каскадах. Старая вешалка. Вот ведь комиссия. Выбирай не хочу – между старой вешалкой и старой кобылой – Шурочкой и Любочкой.

Заметно было, что он успокоился. Опять весело затрещал:

– Вы, кстати, в курсе? Они эту Любку свою для роли еще и перекрасили. Масть кляче поменяли. Как цыганы-конокрады с Привоза. Осталось только вставить Любке молодые зубы и отскоблить копыта. Вы не подумайте, товарищ агент, что я близко к сердцу принимаю. Я фактами делюсь, а вообще, я само спокойствие. Потому что роль женская, я ж вам уже сказал, с гулькин нос. Фильму мою эта Любка все равно не испортит. С такой…

Вдруг губы его растянулись в улыбке, книга выпала, глаза превратились в любезные щелочки. А за ними Зайцев, сидевший близко, заметил метнувшийся ужас. Зайцев обернулся. В прямоугольнике солнечного света – широкоплечая мужская фигура.