Никлас Натт-о-Даг - 1793. История одного убийства [litres]

Разумеется, сочинение исторических романов в связи с последними завоеваниями информационных технологий заметно упростилось. Один из бесчисленных примеров: в уже упомянутой монографии Рудстедта автор рассказывает о парадной оперной роли инспектора Бьоркмана. За несколько лет до описываемых событий он исполнял партию Геракла в «Альцесте» Кристофа Виллибальда Глюка, поставленной в Королевской опере Стокгольма. Если читатель захочет, он может найти в Сети либретто в шведском переводе Юхана Хенрика Чельгрена, прочитать текст арии Геракла и найти те самые фразы, которые довелось услышать осужденной девушке из окна дома Бьоркмана рядом с Прядильным домом. Можно даже послушать эту арию — существует полная запись оперы. Невольно поражаешься мужеству и трудолюбию писателя прошлого века Пера Андерса Фогельстрёма, описавшему в созданной сорок лет назад известной трилогии «Дитя» приблизительно тот же период шведской истории. У него не было и десятой доли тех возможностей, которыми мы располагаем сегодня.

Надеюсь, вкравшиеся в книгу анахронизмы и неточности читатель отнесет скорее к моему неумению, чем к недостатку усердия. Разумеется, в книге есть и сознательные искажения фактов; так, например, строительство дома Кейсера на Тегельбакене в 1793 году еще не было закончено. Но автор позволил себе эту вольность по двум причинам: во-первых, чтобы не компрометировать потомков строителей дома, а во-вторых, чтобы отдать должное опубликованному в 1896 году роману «Кровавая драма», где описано произошедшее в доме Кейсера убийство. И представьте себе: там мимоходом упоминается, что тайный бордель существовал в этом доме чуть ли не со времен Адольфа Фредрика 37 37 Адольф Фредрик — король Швеции в 1751–1771 годах. , что, разумеется, невозможно — в те времена там никакого дома не было, только глинистый пустырь на берегу озера Клара.

Теперь я рассматриваю мои изыскания как огромное увеличительное стекло. Или как кювету с проявителем. В результате искусственного самоограничения — всего один год — поначалу размытые и трудно определимые контуры исторической картины постепенно приобретали все большую четкость и наполнялись смыслом. Возможно, мне следовало бы поместить список всех источников, которыми я пользовался, и таким способом выразить благодарность писателям и исследователям, посвятившим жизнь изучению этого периода. Они сохранили знания, которые без их преданного труда растворились бы в необозримом океане истории, и тогда книга просто-напросто не могла быть написана. Мне пришлось отказаться от этой мысли, поскольку роман все же содержит изрядную долю вымысла и не является научным трудом; мне не известен ни один исторический роман, где в конце был бы приведен список использованной литературы; но есть люди, которым я не могу не выразить свою признательность хотя бы в послесловии.

Итак, по порядку.

Фредрик Бакман! Ты стал другом моим и моей рукописи — куда большим, чем я это заслужил. Мы на протяжении почти десяти лет проводили с тобой едва ли не каждый день, обсуждая будущий роман. Никто, кроме тебя, не говорил так горячо и заинтересованно о еще не написанной книге. Твоя критика… мало того что она была великолепно сформулирована и конструктивна — она, что немаловажно, была еще и справедлива. Думаю, немногим из дебютантов суждено наслаждаться такой атмосферой доброжелательности и заинтересованности, какой окружил меня ты. А когда все выглядело довольно мрачно, да что уж там, почти безнадежно, ты предложил финансировать издание «1793» из собственного кармана. Я никогда этого не забуду.

Будучи дебютантом, я рассматривал книгоиздательства как чисто техническое средство распространения созданного мною текста и относился с подозрением и недоверием к любому вмешательству в ткань романа. Я считал, что такие вмешательства продиктованы исключительно рыночными, но никак не художественными соображениями. К счастью, я очень быстро понял, что подлинное, живо бьющееся сердце любого издательства — редакторы. Компетентные, широко образованные люди, способные разглядеть в рукописи ее силу и ее слабости, способные придать стройность и логику иной раз корявому и неумелому тексту. И главный принцип настоящего редактора — давать, а не брать. И хотя иной раз приходилось вычеркивать кое-что, но всегда после разумного и обоснованного объяснения, почему тот или иной пассаж не заслуживает чести остаться в романе.