Никлас Натт-о-Даг - 1793. История одного убийства [litres]

— Ваши беседы с Балком закончены?

— Да, Жан Мишель. Закончены.

Кардель откинулся на стуле так, что спинка жалобно скрипнула.

— Значит, причиною всему разбитое сердце?

— Самый древний и самый постоянный мотив. Юханнес во многом прав. Его воспитывали монстром, и он им стал. Но любовь — лучшее лекарство от ненависти. В обществе Дювалля в Балке пробудились человеческие черты. Он почти вылечился, и тут последовал смертельный удар: Балк обнаружил, что то, что он почитал за любовь, было изощренной ложью. И монстр вернулся. Не просто вернулся — вернулся на пике ненависти. Таким он никогда раньше не был.

Они помолчали. Первым вновь заговорил Винге:

— Каковы ваши планы на будущее, Жан Мишель?

— А-а-а… ничего особенного. Соберу в узелок некоторые разрозненные ниточки, пока не наступил тысяча семьсот девяносто четвертый год. У меня еще с мадам Сакс, как бы это выразиться… гусь не ощипан. — Он недобро усмехнулся. — Если, конечно, удастся ее найти. Есть и другие… к примеру, работорговец Дюлитц. Не удивлюсь, если к нему кто-то постучит в одну из ночей… деревом по дереву. А будет настроение, займусь эвменидами — тому, кто остановил полицеймейстера, любая задача по плечу. Поищу пальтов — Тюста и Фишера, поговорю по душам.

Кардель осушил кружку, вытер рот и добавил:

— Если выпивка не отвлечет. Соблазн-то есть… Я нашел трактир, где и обстановка мне нравится, и кредит щедрый. Называется «Мартышка». А вы, Сесил? Как будет продолжаться процесс «Королевство против Балка»?

Винге не шевельнулся. Кардель с беспокойством отметил его частое, поверхностное и неровное дыхание. Щеки провалились окончательно, глаза запали, в них появилось какое-то новое выражение, отчего у Карделя про спине побежали ледяные мурашки.

— С вами что-то происходит, Сесил. И это не болезнь. Что-то другое.

— Когда я мысленно возвращаюсь к моей прошедшей жизни, Жан Мишель… — Винге говорил так тихо, что Карделю пришлось наклониться поближе. — Когда я возвращаюсь к моей жизни, я вижу длинную, не особо тщательно, но все же заплетенную косу причин и следствий. Мною руководили усвоенные еще в юности идеалы, которые оказались слишком привлекательными, чтобы в зрелости от них отказываться. Когда я заболел… когда я понял, что заболел неизлечимо, я решил избавить от вида моих страданий жену. А чтобы самому от них избавиться, пошел к Норлину и попросил нагрузить меня работой. Он оказал мне большую услугу, и я никогда не мог отказать ему в ответной. А потом мне встретились вы, у трупа несчастного Карла Юхана. Наши дороги счастливым манером пересеклись и вот теперь привели в «Гамбург», в тот самый трактир, где все и началось.

Он подавил приступ кашля и долго сидел с платком у рта. Кардель наклонился поближе.

— Что вы сделали?

— Жизнь напоминает две дороги в противоположном направлении. Одну из дорог, как правило, выбирает чувство, другую — здравый смысл. Юханнес Балк знал мое имя, знал мою репутацию, он был уверен, что я выберу дорогу разума. Он хотел спровоцировать в Стокгольме кровавый бунт черни. Его замысел мог бы осуществиться, если бы я не решился и впервые в жизни не выбрал дорогу чувства.

Кардель покачивал головой, пытаясь вникнуть в замысловатые повороты мысли.

— Что вы сделали, Сесил? — повторил он с нажимом.

— Я показал Юханнесу письмо Даниеля Девалля, которое мы нашли в корреспонденции Лильенспарре. Письмо, где Девалль просит освободить его от поручения. Пишет, что к нему пришла любовь и он не может позволить себе следить за любимым человеком. Получается, Юханнес погубил безвинного человека. Оказалось, даже у монстра есть остатки совести — он понял, что никогда себе этого не простит, и тут же забыл о планах отомстить всему аристократическому роду. Я предложил ему условие, на котором он может избежать публичного позора и в какой-то степени искупить свой грех. В соседней камере сидел другой заключенный, некто Лоренц Юханссон, убивший жену и приговоренный к отсечению головы. Имя Балка не было вписано ни в один протокол, я позаботился об этом сразу, как только мы привезли его в Кастенхоф. И вчера вечером я предложил Юханнесу Балку место Лоренца Юханссона на плахе. И, представьте, он принял мое предложение. Тогда я заложил свои часы — деньги были нужны, чтобы подкупить стражника и уговорить его, — во-первых, хранить молчание, а во-вторых, оказать мне помощь. Когда тюремная повозка с палачом подъехала к арестантской, мы посадили туда Балка.