Валерия Вербинина - Московское время

— А по профессии он кто?

— Кажется, в аптеке работает.

— А, ну-ну, — протянул Манухин. — Ладно, сейчас я протокольчик оформлю, а вы подпишете. А товарища Егорова о кончине бывшей супруги придется известить…

Однако товарищ Егоров объявился сам — в тот же вечер прибыл на подводе Мосгужтреста вместе с вещами, второй супругой — увядшей молодой женщиной с поджатыми губами — и тремя маленькими детьми.

— Папа, папа! Папа вернулся! — Олька кинулась ему на шею. Егоров, морщась, отстранился.

— Оля, ну так нельзя… костюм новый… помнешь… — Он повернулся к сопровождавшим его грузчикам. — Товарищи, заносите вещи! Наташа, — обратился Егоров к жене, — малой-то, кажется, описался… надо бы пеленки поменять…

…Поздно вечером Лиза лежала на своей королевской кровати и таращилась во тьму. За стеной басом ревел один ребенок, вскоре к нему присоединился и второй. «Из огня да… да, в полымя… Быстро же он сориентировался… Приятный, лицо интеллигентное… трое детей, не считая Ольки… Помнешь костюм, говорит… Юра напросился в ночную смену, лишь бы тут не оставаться… — Теперь за стеной орали разом трое маленьких Егоровых. — Наше счастье в наших руках… надо просто поменять комнату. Поменять и переехать… Пусть даже на окраину Москвы…»

Но менять комнату Казачинским не пришлось, потому что на следующий вечер в коммуналку с адской ухмылкой явился Митяй Манухин. Кроме ухмылки, он имел при себе три ордера на арест, по всей форме заверенные прокурором.

— А вы уже сюда, значит, переехали! — глумливым тоном объявил он Егоровым, которые сидели за столом, раньше принадлежавшим Зинке. — Ну надо же, как интересно… Только переезд у вас будет в совсем другое место. Собирайтесь, товарищи, — уже серьезно закончил он, — вы все арестованы…

— Как арестованы? — пролепетала Наталья Егорова, — у меня дети маленькие…

— Понимаем, понимаем, не звери же, — ответил Манухин. — Для детей, оставшихся без родителей, в нашей стране предусмотрены детдома…

— Я не отдам детей! — истошно завопила Егорова и зарыдала.

— А свидетели утверждают, будто вы падчерицу в такой детдом сдать хотели и даже справки наводили, как от нее избавиться, — вкрадчиво ввернул Манухин. — Что ж вам не нравится-то?

— Как в детдом? — пролепетала Олька, бледнея. — Но ты говорил… папа… ты говорил, когда мама умрет, мы будем жить все вместе!

— Молчи, дура! — заорал Егоров, стукнув кулаком по столу. — Ты нас всех погубишь… Послушайте, я не знаю, что ей в голову взбрело! — Он льстиво улыбнулся Манухину. — Если она отравила Зину, я тут ни при чем…

— Доктор сказал, яд был составлен очень профессионально, — спокойно ответил Манухин. — Это вас и подвело. Ваша дочь никак не могла сделать такое… средство… которое практически не оставляет следов…

— Я ничего не знала! Это он задумал! — закричала Наталья Егорова. — Я ничего не знала…

— А свидетели показали, что вы все время жаловались на то, какая у вас маленькая жилплощадь, и как вам плохо, и как его бывшей жене повезло… Ладно, подробности потом. Берите их, ребята, а сейчас мне нужны понятые для обыска…

Старших Егоровых и Ольку увели, детей забрала специально приехавшая за ними сотрудница, а Манухин, окончив обыск, ничего особенного, впрочем, не давший, опечатал комнату, в которой произошло убийство.

— Некоторые умники, — заметил он отчаянно трусившему управдому, по традиции приглашенному в понятые, — считают, что могут самовольно захватывать комнаты и срывать печати НКВД. Так вот, если такое случится, я тебе мошонку оторву. Понял?

— П-понял, — пролепетал управдом. Манухин скользнул взглядом по его лицу и усмехнулся.

— Взятки берешь? Небось всю родню давно в Москву перетащил и всех прописал? Смотри у меня. И помни про мошонку-то!

Управдом сделался бледен и тихо-тихо уполз по стеночке. Манухин ухмыльнулся, зачем-то козырнул Лизе, стоявшей в коридоре, и удалился, скрипя сапогами.

«Нет, он, конечно, не подарок… — думала сбитая с толку молодая женщина, перестилая скатерть на столе в комнате. Когда она была взвинчена, то либо переставляла мелкие предметы, либо что-то перестилала. — Но как он быстро разобрался… Конечно, ему Юра первый указал на чашку… но он ведь мог и проигнорировать этот факт…»

Меж тем «не подарок» Манухин прибыл на Петровку, покурил, побалагурил кое с кем из коллег, поднялся в свой кабинет и велел доставить к нему Наталью Егорову.

Арестованная села и чинно сложила руки на коленях, как примерная школьница. По упрямому выражению ее лица Манухин сразу понял, что женщина настроена все отрицать до последнего.