Елена Арсеньева - Проклятие безумной царевны [litres]

Иванова препровождена в Москву под конвоем.

С большей или меньшей степенью достоверности можно сказать, что она каким-то образом сбежала во время транспортировки в Москву и отправилась странствовать по России, называя себя Анастасией Романовой. Кто-то поддерживал ее, кто-то выдавал властям. Она то находилась в заключении, то обретала свободу. Иногда рассудок отчасти возвращался к ней, и она могла наслаждаться добротой тех, под чьим присмотром или покровительством в данный момент находилась, или быть оскорбленной их отношением к себе.

Иногда следователи и врачи показывали ей письма, которые она писала самым разным людям, однако она могла бы поклясться, что ничего не писала и вообще не имеет об этом представления. Иногда ее спрашивали, по каким причинам она совершила тот или иной поступок, но она могла бы поклясться, что не совершала его, что не бывала в тех местах, где ее видели. Дело в том, что, как уже было сказано, в то время по России бродило множество самозванок, называвших себя Анастасией Романовой. Очень часто одну принимали за другую. Поэтому каждый известный факт биографии этой женщины мог быть оспорен, но она не давала себя труда делать это. И если она иногда называла себя не Анастасией, а Надеждой, не Романовой, а Ивановой-Васильевой, то случалось это в тех редких случаях, когда память юности возвращалась к ней. Для нее все кануло в те глубины беспамятства, в которых она уже побывала однажды. Но больше не было рядом никого, кто спас бы ее оттуда. А может быть, она просто не хотела подниматься de profundis [66] Из бездн (лат.). . Обрывки воспоминаний сами собой иногда всплывали на поверхность сознания, но она не могла бы сказать, какое из этих воспоминаний истинно, какое ложно.

В конце концов она оказалась в Казанской специальной психиатрической больнице. Сначала она, правда, называлась окружной больницей во имя Божьей Матери Всех Скорбящих. Сюда еще с 1881 года департамент полиции направлял людей, осуждаемых по политическим статьям: членов революционных и народнических организаций, проходивших по судебным процессам («процесс ста девяноста трех», «процесс двадцати» и т.д.), но невменяемых, а потому неподсудных по психическому здоровью. Некоторых отправляли в Казань, чтобы разобраться, в самом ли деле осужденный недееспособен или просто искусно притворяется. Однако начиная с 1934 года, то есть как раз в то время, когда там оказалась Надежда Иванова, сюда попадали люди только с политическими статьями. Впрочем, власти тогда особо не стеснялись и СПБ называли ТПБ – Тюремно-психологической больницей. Такая же была и в Ленинграде. Все заключенные в Казанскую ТПБ имели в деле 58-ю статью УК РСФСР: антисоветская, контрреволюционная деятельность, но основания для такой статьи имели лишь немногие. Среди них была и Надежда Иванова-Васильева.

Заключенные политлагерей говорили о ТПБ, что Казанской, что Ленинградской, как об оазисах гуманизма. Попасть в спецпсихушку было недосягаемой мечтой, а то, что срок излечения не обозначался и мог стать пожизненным, так ведь и в лагере «кум» [67] Оперативник в лагере: начальник колонии (арго). мог объявить новый срок даже в день освобождения.

В ТПБ заключенные имели возможность без ограничений получать посылки и письма, дважды в месяц можно было послать открытку родным. Родных у Надежды Ивановой-Васильевой не было, и она выбирала адресатов или по газетам, которые больным разрешалось читать, или по рассказам других зэков, или просто выдумывала их имена.

Впрочем, она считалась довольно безобидной пациенткой, хотя иногда на нее все же находила страсть к сопротивлению, и она начинала провоцировать санитаров на самые что ни на есть жестокие меры по отношению к себе. Тогда о ней говорили, что это классово чуждая кровь бушует: все-таки какая-никакая, а царевна!

Между прочим, многие заключенные в ТПС верили ей.

Верила ли она себе? Кто знает…

В чем опасность безумия? Принято считать, что охваченный им человек теряет контроль над собой и позволяет тайным силам своего подсознания вырваться на волю, овладеть его существом и заставить его творить нечто бесконтрольное, порою ужасное, порою постыдное и позорное.

В чем счастье безумия? В том, что охваченный им человек радостно перестает контролировать себя и позволяет тайным силам своего подсознания вырваться на волю, овладеть его существом и заставить его творить то, что ему хочется, и ему совершенно безразлично, как посмотрят на это так называемые нормальные люди.