Елена Арсеньева - Проклятие безумной царевны [litres]

Но что это с ним? Почему он смотрит на меня глазами, полными слез, и бормочет:

– Я нашел тебя! Нашел! Я так и знал, что ты жива! Анастасия!

При звуке того имени словно темная волна прошла перед моими глазами, в ушах загудело, я на миг ослепла, но тотчас зрение вновь вернулось ко мне. Я всмотрелась в иссушенное временем, резкое, заросшее щетиной, но все же очень красивое лицо черноглазого незнакомца.

Если он знает мое настоящее имя, значит… значит, он тоже, как и Лёнька Седнёв, из числа государевых приближенных? И он не усомнился в том, что я Анастасия, – не усомнился, несмотря на мою дурацкую косу, несмотря на платок, скрывающий пол-лица…

– Ты жива! – бормотал этот человек. – Я верил в это! Но как могло случиться, что ты жива, если мне клялись в твоей гибели?

Я была почти счастлива в это мгновение. Он узнал меня! Наконец-то рядом со мной кто-то, кому можно доверять.

Я быстро огляделась. Никого рядом не было, и я пересказала ему – конечно, торопливо, в общих словах! – то, что было придумано нами с Серафимой Михайловной и Владимиром Петровичем, основываясь на том, что мы узнали от Лёньки Седнёва.

Я рассказала, что в наши с сестрами и матерью корсеты было вшито столько драгоценностей, что в роковом подвале, где нас расстреливали, револьверная пуля, попавшая мне в грудь, срикошетила и отскочила. Удар, впрочем, был так силен, что я потеряла сознание и упала, в последний миг почувствовав, что на меня наваливается чье-то мертвое тело. Наверное, это была Ольга или Татьяна. Одна из моих сестер, стоявших рядом. Я была залита ее кровью, и убийцы сочли, что это моя кровь. Очнулась я в какой-то темной комнатке, лежа в мягкой постели. Какой-то мужчина с беспокойством склонился надо мной. Я узнала одного из охранников дома Ипатьева, где нашу семью держали в Екатеринбурге. Кажется, его звали Иван Клещеев. Я помнила, какие взгляды он бросал на меня, понимала, что он может быть в меня влюблен, но мне и в голову не приходило, что он может рискнуть ради меня жизнью! Он вынес меня из страшного подвала и отнес на квартиру к портному Баудину. Сам портой и знать не знал о том, что в одной из его комнат прячут великую княжну! Клещееву помогали два его приятеля из военнопленных: австриец Генрих Клейнбецетль и чех Франтишек Свобода. Через несколько дней меня вывез из Екатеринбурга командир отряда большевиков, тайный монархист Николай Владимиров, он же помог добраться до Ростова, однако я мечтала оказаться в Ялте, чтобы встретиться со своими родными, жившими в ливадийских имениях. Но я опоздала: они уже уехали в Англию. Мне помогали супруги по фамилии Ивановы, однако Серафима Михайловна умерла, а Владимир Петрович погиб в подвале, после допроса какого-то чудовища.

Лицо черноглазого незнакомца выражало безграничное изумление.

– О чем ты говоришь?! – воскликнул он. – Что за бред ты несешь? Что это за сказки?! Неужели ты не узнаешь меня? Я – Тобольский! Васильев!

У меня снова зазвенело в ушах, снова муть сгустилась в глазах.

– Васильев, – пробормотала я, не слыша своего голоса. – Чудовище! Это вы приказали арестовать Владимира Петровича, после вашего допроса он погиб.

– Он оскорбил меня! Он кричал, что я погубил тебя! Я хотел узнать о твоей судьбе, вызвал его на допрос, но он продолжал кричать, что я убийца, что ты умерла! Я не верил, я ударил его… Столько времени я ничего не знал о судьбе своей жены, и вот какой-то паршивый старикашка водит меня за нос.

Я тряхнула головой, чтобы мои запутавшиеся мысли хоть немного распутались. Я физически ощущала, как они цепляются друг за друга. Мне даже казалось, что я вижу их путаницу.

– Погодите, – сказала я Васильеву почти миролюбиво. – Как звали вашу жену?

– Ты что, забыла свое имя? – зло спросил он.

– Нет, я отлично помню, что меня зовут Анастасия Романова и я дочь государя императора Николая Александровича. Дело в том, что еще в детстве…

Я прикусила язык. Так и подмывало рассказать Васильеву, что меня в детстве подменили другой девочкой, которая выросла в царской семье, а меня воспитали Ивановы. Но это шло в противоречие с только что рассказанной мною историей моего побега из Екатеринбурга. Не могла же я признаться, что мы выдумали ее с Серафимой Михайловной и Владимиром Петровичем!

Я почувствовала, что запуталась, что теряю власть над происходящим. Это огорчило меня до слез, и я заплакала. Однако Васильев смотрел на меня с таким обалделым выражением, что мне стало смешно, и я принялась хохотать. И никак не могла остановиться!