Серж Запольский - Достояние Англии. Книга 2. Мёртвая рука капитана Санчес

– Это моя абба, – сказал Платон и вопросительно посмотрел на капитана, а когда тот кивнул, добавил: – А тебе я подарю другую, только чёрную.

Бонтондо просиял, всплеснул длинными руками и сказал, осматривая уже бутыль:

– Какая красивая бутыль… У меня в жизни никогда такой не было… Вот бы жена обрадовалась. И, похоже, в ней раньше был ром.

– Может и был, но теперь мы держим в ней воду, – ответил капитан, и чтобы отвлечь Бонтондо от бутыли, полез в свой мешок, достал из него свою лупу и протянул Бонтондо. – Вот, возьми… Эта лупа больше и лучше, чем лупа хакима.

Доктор и мистер Трелони стояли рядом и с улыбкой наблюдали за Бонтондо.

– Бонтондо, а свою лупу я потерял, – объяснил доктор.

– Как потерял?.. Совсем потерял? Совсем-совсем? – вскричал Бонтондо, и лицо его вытянулось от огорчения.

Казалось, что он был неутешен. Он сел на корточки, согнувшись к худым коленям, и прижал обе ладони к лицу.

– Ну, вот так получилось, – сказал доктор виновато. – Но зато, смотри, какая лупа тебе сейчас досталась: весьма большая и даже складывается.

Бонтондо отнял одну ладонь от лица и посмотрел круглым чёрным глазом на лупу, которую капитан всё ещё протягивал ему. Видимо, осмотром он остался доволен, потому что тут же отнял вторую ладонь от лица. Вскочив, он выдернул из рук капитана лупу и убежал с нею куда-то. Какое-то время его не было слышно, потом он появился рядом с джентльменами вновь. На его шее болтался кожаный мешочек с лупой, который он радостно демонстрировал всем матросам.

Путешественники стали садиться в седла. Доктор Легг подошёл к своему верблюду и со вздохом сказал:

– Ну и страшен же ты, братец, и воняет от тебя, как от матроса в последние дни рейса.

Капитан рассмеялся и приказал трогаться в путь.

Караван покинул оазис и пошёл по пустыне – через песок, камни, барханы и опять песок, и опять камни. К полудню поднялась буря, и булыжники величиной с куриное яйцо катились под ногами верблюдов, как рассыпанный мелкий горох. Что за ветер дул в этот раз, – сирокко, шерги, хамсин, харматтан или самум, – англичане уже не спрашивали, но проводники старались как можно скорее увести людей и верблюдов из местности с камнями.

Только в песках во время бури было ничуть не лучше.

****

Когда англичане вернулись в Атар, они опять остановились у Иусуфа ибн Хамдиса, а следом в дом араба прибыла и «прекрасная госпожа» Молли в паланкине. Всех разместили в прежних покоях.

Скоро Платон, цепенея от тягостного предчувствия, пошёл во дворец. Эмир Тадж-аль-Мулук встретил принца Мугаффаля в малых покоях, по-домашнему, и принца в самое сердце резанула та перемена, которая произошла с его приёмным отцом за это время.

Эмир ещё больше осунулся, постарел и поседел, глаза его ввалились, он сгорбился, словно невыносимая тяжесть навалилась на него, не позволяя поднять голову. Увидев Платона, эмир встал и протянул к нему руки. Они обнялись и долго стояли так, не разжимая объятий. Наконец, эмир заговорил, и голос его по-прежнему был властен.

– Я рад, что ты вернулся живой и здоровый, мой сын, – сказал он, замолчал и повернулся, неловко, по-стариковски, возвращаясь в своё кресло.

Потом жестом попросил Платона сесть рядом в другое кресло.

– Как ваше путешествие в Гуэль-эр-Ришат? Вы нашли то, что искали? – спросил эмир, глаза его лучились любовью.

Платон стал рассказывать, сначала медленно, подбирая слова, потом речь его потекла, не прерываясь. Когда он заговорил о стране Зо, эмир оживился.

– Ты же знаешь, что твоя мать была из страны Зо? – спросил он. – Она была царицей и дочерью царицы, и бежала, когда у неё родился мальчик… Родился ты. Она была гордая и сильная и не хотела пить чашу. И прошла через пустыню сразу после родов с тобой на руках… Мы нашли её возле Атара уже без сил и принесли во дворец. И я сделал её своей женой. Самой любимой женой… Ты очень похож на неё, такой же красивый.

Платон молчал. Потом вздохнул, достал из-за пояса свёрток и протянул эмиру. Тот глянул на Платона затравленными глазами, развернул платок и достал голубые чётки: на окровавленных бусинах кое-где всё ещё виднелся налипший песок. Какое-то время эмир сидел молча, потом проговорил:

– Что-то такое я ожидал, когда Васим вернулся с охоты с простреленной рукой… Сказал, что поранил себя, заряжая пистолет.

Он опять завернул чётки, положил их к себе на колени и молча, с закрытыми глазами откинулся на спинку кресла.

– Я скоро уеду, отец, – сказал Платон. – Скажи ему это.