Юлия Нелидова - Тайна стеклянного склепа

Мой облик поменялся, меня не узнавали, каждый раз принимая за кого-то другого. Я выглядел пугающе. Порой зеркальные воды горного ручья или небольшого озерца на каком-нибудь плато возвращали мне отражением лохматое чудище: черное высохшее лицо, волосы отросли до лопаток, борода спустилась до груди, одежды стали такого цвета, что и сказать трудно какого.

Но вот спустя много лет в одном из храмов в ответ на мою исповедь поведали мне легенду о чужеземном страннике, знатоке священных текстов, которому великие адепты поручили приблизить светлые времена Сатья-юги, как две капли похожем на меня самого.

Я не придал значения, двинулся дальше, но через пару лье, у порога другого храма, меня встретила точно такая же история. Мол, много-много веков назад монаху явилась Кали, запугать хотела, насылала видения страшные, сна не давала, но лишь из страха она поступала таким странным образом, ибо страннику этому выпала особая миссия — погубить черную богиню. Мол, лишь ему одному, осененному божьей благодатью, суждено было открыть ворота в Золотой век Дхармы. Сам Ваджрадхара и сам Амогхасиддха ведут миссию к черной богине Шридеви, советами своими озаряя путь. Не иначе он — сам Авалокитешвара.

Тут меня осенило, как всегда ярко и будто в первый раз.

— Мне? Стало быть, это я и есть, тот чужеземец, должный явиться из ниоткуда и поразить Шридеви! Саму Кали! А со мною по правую руку и по левую шагают сам Ваджрадхара и Амогхасиддха? Я — Авалокитешвара — всепоглощающая божественная сущность — проявление Вишну и Шивы. Ом мани падме хум! Я двенадцатое воплощение верховного божества Мудрости!

И озарение это произошло, как ни странно, в ущелье между Аннапурной и Дхуалагири, там, где река Кали-Гандак брала начало.

На самом деле прослонявшись с десяток лет по горным тропам, почти срастившись с почвой, с кустарниками и травой, износив шафранового цвета тунику до дыр, в лохмотья, я и не понял, как сам же и превратился в сию легенду. Ведь сколько ни ходил, сколько ни проводил часов в бездумном движении вперед и вперед, все не шла из головы Элен Бюлов с черным лицом. Засела занозой, будто только ей ведомо, как отгадать ее же хитромудрый ребус. Убить, уничтожить, сразить проклятую!

С мыслью обрадовать Ринпоче, что боги ответили мне, ниспослав озарение, вернулся я к порогу Ташилунга.

Но двенадцатому воплощению Авалокитешвары даже ворот не отворили.

Караульный лишь приоткрыл калитку и швырнул мне в ноги мои скромные пожитки — одежда, в которой я явился к стенам монастыря семнадцать лет назад, пара писем от дяди и еще одно — извещение от его поручателя, пришедшее, судя по ветхости конверта, уже давно. Казалось, что в места, где я намеревался утаиться от всего мира, не доходит почта. Но людской муравейник устроен так, что корреспонденция нашла меня даже в самом сердце святилища.

Оказалось, дядя Николя скончался, оставив мне небольшой домик в Сен-Жерменском предместье Парижа с годовой рентой в три тысячи франков. Никчемные акции недостроенного канала достались ему. Кто ж знал, что строительство возобновят, и акции канала стремительно возрастут, а дядя отвоюет наше скромное имущество да еще и приумножит его?

Преисполненный уверенностью, что это побуждение божественных сил к действию, я направился в Бомбей, а из Бомбея в Европу. Я отправился убивать Кали!

Поначалу я двигался наобум, почти ни на что не обращая внимания, ведомый лишь Синим и Зеленым. Я научился не торопиться и не оглядываться, сталкиваясь с удивительными переменами, не пропускал их в разум. Но долго мне не пришлось хранить отрешенность. Реальность была тверда и довольно тесной, чтобы не ощутить ее давления вскоре.

В Париж я прибыл осенью 1907 года, сошел на перрон вокзала Аустерлиц, не узнав его вовсе, и двинулся по указанному поручателем адресу. Тогда-то впервые я не смог совладать с нахлынувшим на меня удивлением. На первом же фонарном столбе, будто тот самый божественный перст, будто знак господень, меня встретила афиша.

Да, обыкновенная афиша, уже старая и выцветшая на солнце, с потекшими красками, — такими обычно украшали стены на улицах, столбы, стволы больших дубов, заборы, таких было полно в любых городах.

До сей минуты мне казалось, что меня не тревожит суета городов. Поначалу меня не удивила скорость поезда, не заставил поднять глаз ревущий звук мотора в небе — над Авиньоном пролетали самолеты, не восхитили пароходы на причалах Марселя — стальные беспарусные гиганты. А ведь корабли нового века основательно разрослись вширь и ввысь, изрыгали клубы дыма супротив маленькому пакетботу из крашеного дерева и с косым парусом, привезшему меня в Бомбей семнадцать лет назад. Было на что посмотреть, но меня это не тронуло.