Валентин Лавров - Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова

— Армия ещё в декабре — январе могла наголову разбить Австро-Венгрию, полностью вывести её из войны. И что Николай Николаевич не доводит дела до логического конца. Он идёт на поводу у союзников, которые потерпели катастрофу во Фландрии и взывали о помощи. И принимает пагубное решение о наступлении вглубь Германии…

— Конечно, натиск русского оружия спас Францию. Но за чей счёт? В чужой земле остались лежать тысячи русских людей, — сказал Соколов.

Джунковский вполголоса заметил:

— И все эти жертвы ради обещания союзников передать России Дарданеллы, которые ещё надо отвоевать у Германии.

— А что касается всех этих борзописцев, так я в обязательном порядке отправлял бы их на передовую. Пусть хоть месяц посидят в промозглых окопах, поголодают, женское тело будут видеть лишь во сне, со штыком наперевес сходят в атаку, когда пули свистят у виска и друзья-однополчане трупами валятся на грязную землю и когда сам в любой момент можешь проститься с жизнью, — вот тогда, господа, наливайте чернила и со знанием дела калякайте о «святом долге».

Джунковский вдруг внимательно посмотрел на гостя:

— Ведь ты по делу к нам пожаловал?

Соколов с деланным равнодушием произнёс:

— Мне надлежит встретиться с Государём.

Джунковский оживился:

— Вот как? Крайне любопытно…

— По каким делам — сам не знаю. Надеялся, Владимир Фёдорович, что ты удовлетворишь моё любопытство.

Джунковский развёл руками:

— И я не ведаю! Кстати, сегодня Государь с Императрицей присутствуют на крестинах дочери Юсуповых — Ирины, в их домашней часовне. Затем собираются навестить раненых в госпитале, который размещён в парадных залах Зимнего дворца.

— Какое благородство! Госпиталь носит имя наследника цесаревича Алексея.

— Царская семья очень много работает в пользу пострадавших. Императрица Александра Фёдоровна вместе с великой княгиней Татьяной устроили кружечный сбор — для оказания помощи пострадавшим от войны.

Соколов кивнул:

— Да, газеты писали, что Их Величества сразу же сделали щедрый вклад — четыреста двадцать пять тысяч рублей.

Джунковский с воодушевлением произнёс:

— Скажу больше, ибо на моих глазах это происходит: Императрица и великие княжны себя не жалеют, с утра до вечера ухаживают за ранеными. Императрица, как рядовая санитарка, служит во время операций, подаёт инструментарий, уносит ампутированные руки и ноги. Не гнушается ни видом крови, ни гангренным запахом.

— В благодарность аристократы фыркают: «Этот чёрный труд — не царское дело, у нас санитаров хватает!» Зато «прогрессивные» деятели нагло заявляют: «Все это ради дешёвой популярности!»

Джунковский произнёс вполголоса:

— А сейчас слух пополз, обвиняют Государя в желании заключить сепаратный договор с Германией. Эти сплетни дойдут до союзников, вызовут самую вредную для России реакцию. Клевещут на Государя!

— Стало быть, сплетни на руку нашим врагам. Более того, подрывают боевой дух армии.

Лакей внес жульены и долил в бокалы лёгкое крымское вино.

Джунковский рассмеялся:

— Извини, французским «Марго» 1858 года угощать не могу. В отличие от революционного Горького, мой бюджет такого не предусматривает.

Соколов был крайне удивлён, хотя на его вечно спокойном лице не дрогнул ни один мускул. Лишь поднял бровь:

— Как, ты уже знаешь о загуле в «Яре»?

— Служба обязывает. Сейчас время военное, шпионов — пруд пруди. И вокруг разговорчивого Распутина немало подозрительных типов крутится. Так что мы за ним глядим в оба. А что вытворяет Максим Горький? Он в открытую проповедует наше поражение в войне, и многие интеллигенты прислушиваются к его голосу.

— Да, ибо чувствует свою безнаказанность. Меня российская интеллигенция вообще поражает. Если во всем мире прилагают усилия для того, чтобы народы были обеспечены и сыты, то наша литература и господа революционеры с презрением говорят о «мещанской сытости». Словно с ума посходили.

— А что же им по сердцу?

— Наверное, «пролетарский голод».

Джунковский усмехнулся:

— Но получают громадные гонорары, разъезжают по курортам, живут в роскоши, содержат любовниц, как тот же Горький. Что в головах у этих господ? Понять невозможно. И вечное, постоянное нытьё, недовольство всем на свете — сплошные ипохондрики.

— Да, жизнь надо любить, радоваться каждому её проявлению! — воскликнул Соколов. Вдруг сощурил хитрый глаз: — Владимир Фёдорович, а что у тебя в папке?