Джеффри Дивер - Сад чудовищ

Шуман не отреагировал: пусть мальчишка хорохорится. Он чувствовал: Маниелли стыдится своей реакции на самоубийство Хайнслера, вот и спешит натянуть поводок. Вообще-то, сбегать Пол не собирался. Бык Гордон попал в точку: второго такого шанса ему не представится, не говоря о куче денег, позволяющей использовать шанс по максимуму.

Пол и молодые лейтенанты замолчали: о чем еще говорить? Ароматный сырой воздух наполняли шелест ветра, шипение волн, бархатный скрежет двигателей «Манхэттена» – как ни странно, какофония умиротворяла, вопреки самоубийству Хайнслера и сложному заданию, которое предстояло выполнить.

Молодые лейтенанты спустились вниз. Пол встал и снова закурил. Огромный «Манхэттен» входил в гамбургский порт, а мысли Шумана сосредоточились на полковнике Рейнхарде Эрнсте. Для Пола Шумана он был важен не как источник опасности для мира в Европе и жизни невинных людей, просто на таких, как он, киллеры не охотятся.

Через несколько часов после того, как «Манхэттен» встал в док, а олимпийцы с сопровождающими высадились, молодой американский моряк прошел паспортный контроль и отправился гулять по улицам Гамбурга.

У рядовых матросов свободного времени немного – всего-навсего шесть часов, но молодой человек попал за границу впервые и желал получить максимум удовольствия.

Свежевыбритый розовощекий помощник кока полагал, что в городе отличные музеи, а может, и приличные церкви. Он захватил с собой «кодак» и собирался попросить местных снять его на фоне достопримечательностей для папы с мамой. Фразу «Bitte, das Foto?» [13]он отрепетировал. В экзотическом порту наверняка найдутся пивные, таверны и кто знает какие еще развлечения.

Однако, прежде чем сблизиться с иностранной культурой, следовало выполнить поручение. Матрос беспокоился, что оно отнимет много драгоценного времени, но, как оказалось, напрасно. Нужного человека он увидел, едва покинув здание таможни.

Моряк подошел к мужчине средних лет в зеленой форме и черно-зеленой фуражке.

– Bitte… – начал он по-немецки.

– Ja, mein Herr? [14]

Моряк прищурился и, запинаясь, спросил:

– Bitte, du bist ein Polizist… [15]или как это? Soldat?

Мужчина в форме засмеялся и ответил по-английски:

– Да-да, я полицейский, а раньше был солдатом. Чем я могу вам помочь?

Молодой моряк кивком показал на землю и объявил:

– Вот, на дороге валялось. – Он вручил полицейскому белый конверт. – Это слово означает «важно»? – Моряк показал на написанное: «Bedeutend». – Хотелось убедиться, что письмо не пропадет.

Полицейский посмотрел на конверт и после небольшой паузы проговорил:

– Да-да. «Важно».

Помимо этого слова, на лицевой стороне конверта написали: «Оберштурмфюреру СС Гамбурга». Помощник кока понятия не имел, что это значит, а вот полицейский заметно разволновался.

– Где валялся конверт? – спросил он.

– Вон там, на тротуаре.

– Отлично, благодарю вас. – Не отрывая взгляда от запечатанного конверта, полицейский повернул его другой стороной. – Вы не видели, кто его обронил?

– Нет, конверт просто валялся на тротуаре, и я решил стать добрым самаритянином.

– Да-да, самаритянином.

– Ну, я побежал, – проговорил моряк. – Всего хорошего!

– Danke! – рассеянно поблагодарил полицейский.

Молодой моряк отправился к самым интересным достопримечательностям, на ходу гадая, что в конверте. Почему Аль Хайнслер, носильщик с «Манхэттена», накануне вечером попросил его вручить конверт гамбургскому полицейскому или солдату, после того как корабль встанет в док? На «Манхэттене» считали Хайнслера чудаковатым: свою каюту он держал в образцовой чистоте, одежду – отглаженной, ни с кем не дружил, а о Германии говорил со слезами на глазах.

– Хорошо, а что в конверте? – спросил тогда помощник кока.

– Один из пассажиров «Манхэттена» не вызывает доверия. Хочу сообщить о нем немцам. Я пытаюсь посылать радиограммы, но они порой не доходят. Хочу, чтобы власти получили мое послание.

– Что за подозрительный пассажир? Погоди! Знаю, толстяк в клетчатом костюме, разливавший напитки за капитанским столиком.

– Нет, другой.

– Почему не хочешь отдать письмо корабельной службе безопасности?

– Это касается только немцев.

– Ясно. А сам что не доставишь письмо?

Хайнслер сложил пухлые ладони, как для молитвы, – зрелище получилось премерзкое! – и покачал головой:

– Я даже не представляю, сколько дел у меня будет! А тебя, я слышал, на берег отпускают. Это послание очень важно для немцев.