Наташа Полли - Часовщик с Филигранной улицы

– Голубой, – произнес Мори, как только Таниэль вошел в мастерскую.

– Это зеленый.

Мори спокойно посмотрел в его сторону, проследив, как он убирает голубой галстук.

– Я утащил ваше приглашение, чтобы посмотреть на сегодняшнюю программу. Там говорится, что в середине вечера будет играть пианист по имени Эндимион Гризт; если я дам вам деньги, вам не трудно будет купить для меня ноты?

– Вы уверены, что будет именно Гризт? Это ненормальный тип с розовой лентой на шляпе.

– Я знаю, но все же прошу вас, – он протянул приглашение Таниэлю.

– Я сомневаюсь насчет этого бала, – сказал Таниэль. – Там не будет ни одной знакомой души, к тому же… посмотрите, здесь в приглашении специальная колонка, перечисляющая всех послов. Видите, Аринори Мори, он имеет к вам отношение?

– Не думаю. Его фамилия означает «лес», три дерева, – он написал иероглиф на клочке бумаги. – А я – Мо-у-ри, что по-английски пишется одинаково, но мы их различаем. Вот так.

– Featheringstonehough, – посмотрел на него Таниэль. – Вы – японский эквивалент Фэншоу.

– Моя фамилия, возможно, тоже раньше означала «лес», просто ее произносили, претенциозно растягивая звуки. Вы точно должны идти?

– Да. Но я попытаюсь улизнуть оттуда пораньше. Стащу какой-нибудь еды и сбегу.

Мори рассмеялся низким гортанным смехом, но взгляд его по-прежнему был прикован к часам, над которыми он работал. У него был усталый вид, со своей вытянутой шеей он выглядел каким-то особенно хрупким.

– Мистер Стиплтон, если вы встретите на балу…

– Кого?

– Да нет, неважно.

– Кого-то из ваших знакомых?

– Да, но я сейчас понял, что мне это неинтересно.

Таниэль фыркнул и осторожно, чтобы не причинить ему вреда, похлопал Мори по спине. Часовщик, уклонившись от его руки, снова склонился над микроскопом. Таниэль наблюдал за ним. Что-то было не так. Откуда-то из глубины наползало неприятное ощущение, что Мори видел его за чтением тетради, но это была ничем не обоснованная тревога.

– Вы хорошо себя чувствуете? – наконец спросил Таниэль.

– У меня начинается простуда.

– Сейчас лето, выйдите на воздух. Вам станет лучше на солнышке.

– Какое это лето, в Англии не бывает лета, вместо него – бесконечная осень с небольшими изменениями погоды раз в пару недель. К тому же на улице сейчас все эти ребята Хэйверли. Хватит надо мной смеяться.

Таниэль и так перестал смеяться, увидев через окно констэбля. Полицейский всего лишь велел мальчикам Хэйверли угомониться. Мори удивленно посмотрел на Таниэля, и тот осознал, что очень уж откровенно уставился в окно. Он помотал головой и промямлил что-то по поводу необходимости сходить на почту. Дойдя до нее, Таниэль отправил телеграмму Уильямсону, прося дать ему еще немного времени.

В огромном доме Кэрроу в Белгравии легко мог потеряться кавалерийский взвод, но при этом горничная Грэйс – Элис – всегда была где-то поблизости от своей хозяйки, а братья Грэйс – оба находились на военной службе, но получили увольнительную по случаю сегодняшнего бала, – были слышны в каждом его уголке. Их отец настоял, чтобы они прибыли на бал. Лорд Кэрроу вложил много трудов в его организацию и теперь хотел, как он сам говорил, похвастаться своими детьми. Под этой формулировкой скрывалось желание выглядеть респектабельным главой многочисленного семейства.

Элис, вздыхая, приводила в порядок вечернее платье Грэйс. Раздался стук в дверь, и в комнату вошел лорд Кэрроу. Он принадлежал к странному типу мужчин, которые встречаются со своими приятелями чаще, чем с собственными детьми.

– Привет, Грэйси. Ты уже все перевезла из Оксфорда?

– М-м. Там не особенно много оставалось, большую часть вещей я уже вывезла оттуда на Пасху.

Он обвел глазами комнату, и Грэйс сделала то же самое. Ей казалось, что с каждым ее приездом домой комната уменьшается в размерах. Дряхлая деревянная лошадка-качалка стояла, замерев, в углу возле парты, на которой в беспорядке были разбросаны листки бумаги в клетку, карандаши и детали вычислительной машины, конструированием которой она была занята в прошлые каникулы. Стеклянная призма в окне бросала радужные отсветы на мебель, персидские ковры и всевозможные астрономические инструменты, аккуратно расставленные за время ее отсутствия. Прогибающиеся под тяжелыми шагами лорда Кэрроу старые половые доски привели в движение древнюю лошадку-качалку, и она жалобно заскрипела. Грифельная доска была довольно криво прибита к стене; Грэйс сделала это собственноручно, так как прислуга раз за разом упорно выносила доску в подвал, где хранилась всякая рухлядь.