Игорь Лебедев - Метод римской комнаты

Как ни неловко было ему признавать, но такой исход наилучшим образом закруглял щекотливую ситуацию: выходило, что взбалмошная особа в состоянии аффектации прибила бронзовой головой штабс-капитана, а потом осознала, раскаялась в содеянном и удавилась. Дело можно было закрывать и сдавать в архив. Что же касается «булавочных убийств», то тут предстояло изловить эту дикую китайскую попрыгунью, о чем Свинцову еще вчера было введено во внимание со всей строгостью. Мотивы диких расправ оставались неясными, но, честно говоря, Евсей Макарович не очень-то и стремился добраться до сути. Достаточно было того, что за соучастие в убийстве штабс-капитана совершенно очевидное наказание ожидало господина психолога. Ему-то, по мнению пристава, и следовало вменить в вину направление своей служанки на преступные действия. Таким образом, картина в голове Троекрутова складывалась вполне логическая и, можно сказать, композиционно завершенная. Именно этот взгляд он попытался сегодня утром донести до Ардова, но тот продолжал исступленно твердить о некоем загадочном человеке с тростью, которого необходимо изловить во что бы то ни стало, иначе преступления продолжатся. Евсей Макарович счел разумным не перечить молодому человеку, коль скоро пари он выиграл и место сыскного агента занимал теперь по праву. Да и по городу с пугающей быстротой понеслись слухи офеноменальном сыщике, заступившем на службу в третий участок Спасской части и раскрывшем пять особо тяжких преступлений за три дня. Тут следовало проявлять осторожность.

Сам Ардов с утра допрашивал задержанных и подозреваемых по делу.

— Какие требования содержались в письмах? — спросил он мадам Богданову, когда та явилась в участок.

— Что? — удивилась дама.

— В письмах, которые вы посылали Бессонову, — уточнил Илья Алексеевич как само собой очевидное.

Женщина растерянно молчала, не желая верить в то, что ее участие в этом преступлении раскрыто. Отправляясь в полицию, она ожидала чего угодно, но только не разоблачения.

— Насколько я понимаю, человеком, который догадался, что в кресле за колонной сидит мертвый человек, были именно вы.

— Разве у вас нет этих писем? — наконец проговорила Александра Львовна.

— Только последнее, которое вы отправили позавчера вечером. В нем вы требовали сто тысяч за молчание и предлагали доставить деньги в контору вашего мужа. Именно туда на следующий день и явилась убийца, попытавшаяся заживо сжечь господина нотариуса, а заодно и вашего покорного слугу.

— Я не желала вашей смерти.

— А других?

Богданова помолчала.

— Признаться, доктор Бессонов давно вызывал во мне отвращение, — начала она. — Напыщенный шарлатан, научившийся сосать деньги из человеческого горя… Мы попали к нему после смерти нашего ребенка… Никому не пожелаю пережить такое… Таскались на сеансы без малого год… Сначала индивидуальные беседы, потом увлек нас на эти посиделки… Пустая трата времени и денег… Мужу было все равно, черствый человек… Я так его и не простила… Наоборот — ненависть только росла. Мелкий, суетливый мошенник…

На глазах Богдановой выступили слезы, Ардов протянул ей стакан воды.

— В первом послании я просто потребовала от него навсегда отказаться от психологической практики — чтобы этот отвратительный обман в конце концов прекратился, — продолжила женщина, сделав пару глотков. — Я написала, что обращаюсь к нему «как мужчина к мужчине» — маленькая хитрость, при помощи которой я рассчитывала отвести от себя подозрение. Видимо, этим и объясняется, что под преследование попали все особи мужского пола, находившиеся на сеансе. Но я не ожидала, что дело продолжится убийством! Во втором письме я потребовала, чтобы он отправился в полицию и во всем сознался. Утром же газеты раструбили о смерти князя Данишевского. Третье письмо я отправляла, уже отчетливо понимая, к чему оно приведет. Но я была твердо убеждена, что смерть моего супруга должна была стать справедливым наказанием за те страдания, что он мне доставил… Однако благодаря вам, господин Ардов, этого не произошло…

Илья Алексеевич был потрясен признаниями. До какой степени обиды и ненависти требовалось дойти, чтобы пойти на такое? Чья в этом вина? Того, кто истратил в терпении все душевные силы и не мог больше выносить подлостей живущего рядом человека? Или того, кто, наплевав на близкого, продолжал удовлетворять только свои нужды, свои желания, свои устремления и страсти?