Джулиан Барнс - Артур и Джордж

Его старинный друг из Саутси, генерал Дрейсон, уверовал в спиритуалистские доводы после того, как с ним во время сеанса заговорил покойный брат. С той поры астроном утверждал, что жизнь после смерти – это не предположение, а доказуемый факт. Поначалу Артур вежливо спорил, но до конца года в его списке «Читать обязательно» появилось семьдесят четыре источника на темы спиритуализма. Он проработал все и даже выписал для себя особо понравившиеся фразы и максимы. Как, например, вот это, из Гелленбаха: «Бывает такой скепсис, который своим идиотизмом превосходит даже тупость деревенского увальня».

Пока Туи не заболела, у Артура было все, что, по мнению света, приносит мужчине удовлетворение. Однако при этом он не мог избавиться от чувства, что его успехи – это не более чем тривиальное, показное начало; что создан он для чего-то другого. Но для чего? Он вернулся к изучению религий мира, но каждая оказывалась ему тесна, как детский костюм. Вступив в члены Ассоциации рационалистов, он счел ее деятельность небесполезной, хотя и разрушительной по своей сути, а потому бесплодной. Для прогресса человечества требовалось низвержение прежних верований, однако теперь, когда эти обветшалые здания сровнялись с землей, где может отдельно взятый человек укрыться на этом искореженном ландшафте? Неужели у кого-то хватало легковерия считать, что история той сущности, которую человечество миллионы лет по уговору называло душой, близка к своему окончанию? Человеческие существа будут развиваться и впредь, а вместе с ними неизбежно будет развиваться и то, что у них внутри. Это понимает даже деревенский увалень-скептик.

Неподалеку от Каира, пока Туи полной грудью вдыхала воздух пустыни, Артур осматривал гробницы фараонов и читал книги по истории египетской цивилизации. Он заключил, что древних египтян, которые безусловно подняли науку и искусство на новый уровень, отличало примитивное во многих отношениях мышление. Особенно в вопросах отношения к смерти. Их традиция любой ценой сохранять мертвое тело – старое, выношенное одеяние, некогда укрывавшее душу, – была даже не смехотворной: она была сугубо материалистической. А чего стоили эти корзины с провизией, помещаемые в гробницы, дабы в процессе своего перемещения душа утоляла голод. Возможно ли, что у тех людей, столь разносторонних, был такой выхолощенный ум? Вера, подкрепленная материализмом: двойное проклятие. И то же самое проклятие отравляло все последующие народы, попадавшие под власть духовенства.

Тогда, в Саутси, Артур счел доводы генерала Дрейсона несостоятельными. Но теперь к признанию паранормальных явлений склонялись маститые, кристально честные ученые: Уильям Крукс, Оливер Лодж и Альфред Рассел Уоллес. Одно перечисление этих имен означало, что великие физики и биологи, лучше других понимающие естественный мир, стали вместе с тем нашими проводниками в мир сверхъестественного.

Взять хотя бы Уоллеса. Сооткрыватель сегодняшней теории эволюции, он стоял бок о бок с Дарвином, когда на заседании Линнеевского общества они делали совместный доклад на тему естественного отбора. Боязливые и недалекие тогда заключили, что Уоллес и Дарвин ввергли человечество в безбожную, механистическую бездну и бросили в потемках на произвол судьбы. Но если вдуматься: какого мнения придерживался сам Уоллес? Этот крупнейший деятель современной науки утверждал, что естественный отбор ответствен только за развитие человеческого организма, но в сам процесс эволюции на каком-то этапе безусловно произошло вмешательство свыше: именно тогда грубому развивающемуся животному было даровано пламя Духа. И кто после этого посмеет заявить, что наука – враг души?

Тьму холодной и ясной февральской ночи прорезал полумесяц, окруженный небесной россыпью звезд. Вдалеке, у горизонта, четко вырисовывались отвалы уэрлийских шахт. Поблизости находилась ферма Джозефа Холмса: дом, хлев, надворные постройки – нигде ни огонька. Люди спали; даже птицы еще не проснулись.

Но кобылу разбудило появление в дальнем конце лужайки какого-то человека, пробравшегося сквозь лаз в живой изгороди. У пришельца через руку была переброшена торба. Понимая, что лошадь уже начеку, он остановился и тихо заговорил. Слова лились бессмысленным потоком; важен был тон: спокойный, ласковый. Через пару минут человек начал потихоньку двигаться. Но стоило ему сделать несколько шагов, как лошадь дернула головой, да так, что грива взметнулась мутным пятном. Человек опять замер.