Джулиан Барнс - Артур и Джордж

Я не говорю, что знаю имя виновного, хотя определенные подозрения у меня имеются. Предпочитаю держать их при себе до получения доказательств и верю, что смогу отправить виновного на каторжные работы, поскольку, при всем старании всячески избегать каких бы то ни было серьезных нарушений закона, лицо, написавшее данные письма, в двух или трех случаях преступило черту, подставив себя таким образом под угрозу самого сурового наказания.

Не сомневаюсь, что виновный будет уличен.

Письмо это Шапурджи показывает сыну и хочет услышать его мнение.

– С одной стороны, – говорит Джордж, – начальник полиции утверждает, что хулиган умело пользуется знаниями закона, дабы не совершать реального преступления. С другой стороны, начальник полиции, как явствует из его ответа, осведомлен об уже имевших место преступлениях, наказанных каторжными работами. Следовательно, виновный по большому счету не слишком изворотлив. – Джордж умолкает, глядя на отца. – Разумеется, главный констебль намекает на меня. По его мнению, вначале я украл ключ, а теперь взялся писать письма. Ему известно, что я изучаю право, – он указывает на это со всей определенностью. Если честно, отец, я считаю, что для меня главный констебль опаснее, чем этот хулиган.

У Шапурджи нет такой уверенности. Один угрожает каторжными работами, другой угрожает физической расправой. Ему не отделаться от неприязни к начальнику полиции. А ведь Джордж еще не видел самых больших гнусностей. Неужели Энсон поверил, что их тоже написал Джордж? В таком случае хотелось бы узнать, в чем заключается состав преступления, если человек шлет анонимные письма на свое имя, угрожая самому себе физической расправой. Шапурджи сутками напролет тревожится о своем первенце. Он плохо спит и постоянно вскакивает с постели, чтобы торопливо и без всякой необходимости проверить, хорошо ли заперта дверь.

В декабре тысяча восемьсот девяносто пятого года одна из газет, выходящих в Блэкпуле, объявляет, что все имущество из дома викария пойдет с молотка, причем отправная цена отдельных предметов назначаться не будет, поскольку викарий с женой хотят поскорее избавиться от своего скарба перед отъездом в Бомбей.

До Блэкпула как минимум сотня миль по прямой. Шапурджи воочию видит, как травля распространяется в масштабах страны. Вероятно, Блэкпул – это только начало; следующие на очереди Эдинбург, Ньюкасл, Лондон. И далее: Париж, Москва, Тимбукту – почему бы и нет?

А потом, так же внезапно, как начались, издевательства прекращаются. Ни писем, ни непрошеных посылок, ни газетных фальшивок, ни стоящих на пороге гневных братьев во Христе. И так целый день, потом целую неделю, месяц, два месяца. Ничего. Все прекратилось.

На тот месяц, когда прекратилась травля, приходится двадцатая годовщина со дня назначения Шапурджи Эдалджи в приход Грейт-Уэрли; а там недалеко и до Рождества, которое в двадцатый… нет, в двадцать первый раз его семья встречает в здешнем пасторском доме. Мод получает в подарок гобеленовую книжную закладку, Хорас – единоличный экземпляр отцовских «Лекций о послании святого Петра галатам», а Джордж – сепиевую копию с гравюры Хольмана Ханта «Свет мира» с пожеланием повесить ее у себя в кабинете. Джордж благодарит родителей, но отчетливо представляет, что подумают старшие партнеры: стажер, который в конторе без году неделя, который занят лишь переписыванием бумаг начисто (другого ему не доверяют), слишком много на себя берет, если начинает заниматься украшательством, и что клиентов, приходящих в контору по конкретному вопросу, может увести в сторону чужеродный наглядный материал.

Проходят первые месяцы наступившего года; по утрам, когда раздвигаются шторы, можно с крепнущей день ото дня уверенностью полагать, что за окном будет лишь пустая лужайка, сверкающая Божьей росой, и без содрогания ожидать прихода почтальона. Викарий твердит, что их семье было послано испытание огнем и вера в Господа помогла им выстоять. От Мод, слабенькой и богобоязненной, скрывали все, что только возможно; Хорас, ныне крепко сбитый прямолинейный подросток шестнадцати лет, осведомлен лучше и по секрету признается Джорджу, что считает старинный девиз «око за око» незыблемой основой справедливости, а потому, случись ему поймать злоумышленника, бросающего через изгородь мертвых дроздов, он своими руками свернет такому шею.

В фирме «Сангстер, Викери энд Спейт» у Джорджа, вопреки родительским представлениям, нет своего кабинета. Он довольствуется табуретом и конторкой в углу, куда не дотягивается ковровая дорожка и даже не попадает солнечный свет, разве что по доброй воле удаленного мансардного оконца. Не обзавелся он покамест и карманными часами с цепочкой, не говоря уже о собственном комплекте юридических справочников. Зато успел приобрести правильную шляпу-котелок: выложил за нее три шиллинга шесть пенсов у «Фентона» на Грейндж-стрит. Хотя кровать его по-прежнему стоит в паре метров от отцовской, он уже чувствует, как в нем зреет независимость. Он даже свел знакомство с двумя стажерами из соседних контор, годами слегка постарше. Как-то раз во время обеденного перерыва Гринуэй и Стентсон зазвали Джорджа в паб, где он, изображая удовольствие, давился – спасибо, хоть недолго – отвратительным кислым пивом, за которое сам же заплатил.