Джулиан Барнс - Артур и Джордж

– Все верно. Она мне так и сказала, что сегодня войдет в контакт. Эмили – та самая суфражистка, что бросилась под копыта королевской лошади и скончалась от полученных увечий. Как дух она мне хорошо знакома.

Зрители, все как один, громко ахают. Миссис Робертс начинает оглашать послание, но Джордж больше не вслушивается. К нему внезапно вернулся рассудок; свежий, бодрящий ветер здравого смысла вновь проветривает ему голову. Чистой воды жульничество, как он и подозревал. Скажут тоже: Эмили Дэвисон! Эмили Дэвисон, которая била окна, бросалась камнями, поджигала почтовые ящики, отказывалась подчиняться тюремному распорядку и не раз подвергалась принудительному кормлению. По мнению Джорджа, глупая истеричка, целенаправленно искавшая смерти, чтобы привлечь внимание к своим требованиям; впрочем, поговаривали, будто она просто собиралась прицепить к конской сбруе флажок, да не рассчитала скорость бега жеребца. Если так, то она не просто истеричка, но еще и неумеха. А нарушать закон ради введения закона – это нонсенс. Для таких целей существуют петиции, доводы, в крайнем случае манифестации, но идущие от разума. Кто нарушил закон, добиваясь права голоса, тот лишь доказал, что не заслуживает этой привилегии.

И все же суть не в том, как оценивать Эмили Дэвисон: как глупую истеричку или как участницу движения, усилиями которого Мод получила всецело одобряемое Джорджем право голоса. Нет, суть в том, что сэр Артур был столь широко известен как противник избирательного права для женщин, что появление этого духа на церемонии прощания иначе как абсурдом не назовешь. Если, конечно, не признать, что духи покойных не только неуправляемы, но и лишены всякой логики. Возможно, Эмили Дэвисон просто хотела сорвать эту церемонию, как в свое время сорвала дерби. Но тогда ей следовало бы адресовать свое послание сэру Артуру либо его вдове, а не какому-то сочувствующему приятелю.

Довольно, говорит себе Джордж. Довольно логических рассуждений на эти темы. А если точнее, довольно оправдывать этих людей за недостаточностью улик. Ты пережил неприятное потрясение из-за ловко подстроенной ложной тревоги, но это еще не повод терять рассудок и выходить из себя. А вместе с тем он думает: «Если даже я настолько перепугался, даже я запаниковал, даже я подумал, что вот-вот умру, то что же говорить о воздействии такого трюкачества на более впечатлительных личностей и на более скудные умы». Джордж уже подумывает, не стоит ли все же сохранить Закон о колдовстве – с которым он, надо признаться, незнаком – в действующем законодательстве.

В течение получаса с лишним миссис Робертс занималась раздачей сообщений. Джордж замечает, что некоторые из сидящих в партере начинают вставать со своих мест. Правда, теперь они не соперничают за потерянного родственника и не поднимаются в едином порыве, чтобы приветствовать очертания любимых. Они просто-напросто покидают зал. Как видно, появление Эмили Уилдинг Дэвисон для них тоже стало последней каплей. Придя сюда в качестве поклонников жизни и творчества сэра Артура, они, вероятно, не желают иметь ничего общего с этим публичным жульничеством. Вот уже человек тридцать, сорок, пятьдесят решительно направляются к выходам.

– Я не могу продолжать, когда люди расходятся, – заявляет миссис Робертс.

В ее голосе сквозит обида, смешанная с раздражением. Она отступает на несколько шагов назад. Кто-то невидимый подает сигнал, по которому из огромного органа, установленного за сценой, неожиданно вырывается хриплый вопль. В чем его назначение: перекрыть топот удаляющихся скептиков или возвестить о конце собрания? Джордж полагается на разъяснения соседки справа. Она хмурится, оскорбленная таким хамством по отношению к медиуму. Что же до самой миссис Робертс, та повесила голову и обхватила себя руками, прекратив постороннее вмешательство в хрупкую череду контактов, установленных ею с миром духов. А потом происходит то, чего Джордж никак не мог ожидать. Орган вдруг умолкает на середине государственного гимна, миссис Робертс раскидывает руки, поднимает голову, уверенно подходит к микрофону и звенящим, страстным голосом возвещает:

– Он здесь! – И повторяет: – Он здесь!

Зрители, устремившиеся к выходу, останавливаются; некоторые возвращаются на свои места. Но до них уже никому нет дела. Все напряженно смотрят на сцену, на миссис Робертс – на пустое кресло с картонкой поперек. Создается впечатление, что вопль органа был призывом к вниманию, прелюдией к этому моменту. Весь зал умолкает, всматривается, ждет.