Антон Чиж - Бой бабочек

На краю обрыва «бабочка» распахнула руки. Тело не хотело умирать, тело боролось. Баттерфляй толкнула себя в пустоту и ночь. Туда, где светились огни театра.

Вокруг была темнота. Она не понимала, где находится. Лежит на чем-то твердом. Боль обожгла затылок. Она завела руку, потрогала. Пальцы нащупали густое и вязкое. Попробовала сесть, тьма закружилась вокруг. Найдя что-то твердое, она поднялась. Ее шатало и мутило. Горже вспомнила: только-только наложила грим, смотрит в зеркало. Мелькнуло что-то белое, кто-то вошел, она не успела обернуться, как провалилась в темноту. Наверняка ударили сзади. Подло и мерзко. Какой теперь час?

Держась за стенку, чтобы не упасть, она вышла в артистический коридор. Шум, который приняла за звон в ушах, грохотал в полную мощь. Она должна идти, любой ценой. Это последний шанс…

Горже только сделала шаг к сцене, как оттуда выскочила Отеро. Божественная плохо владела собой.

– Я была рабой страстей, но мужчины – никогда! – крикнула она, грозя кулачком кому-то за сценой. – Ты еще будешь умолять меня о пощаде!

Заметив Горже, Отеро оттолкнула ее и побежала прочь. На полу, где она пробежала, заблестели стекляшки. Так похожие на брильянты. Горже подумала, что брильянты не могут валяться в артистическом коридоре.

У прохода в правый карман сцены Горже заставила себя идти дальше. Она с трудом держалась на ногах, но упорно шла. Туда, где сиял свет, гремели аплодисменты и кто-то кричал «Браво!». Добравшись до кулисы, вцепилась в материю и выглянула.

Кавальери царила на авансцене. Около нее стояла горничная, увешанная драгоценностями. Горже поморщилась: громкие вопли доставляли ей физическую боль.

К Кавальери подошли ювелиры Ган и Бок с плоской коробкой красного дерева. Ган держал коробку, Бок раскрыл и показал залу. Затем Ган повернул коробку к той, которой она теперь принадлежала. Вместе с содержимым.

Горже увидела, как на черном бархате загорелось кровью невероятной красоты рубиновое ожерелье и парюр из изумрудов. Она не могла видеть небольшую медную табличку с короткой надписью: «Победительнице с любовью». Она не знала, что рубины стоят шестьдесят тысяч, а изумруды сто пятьдесят тысяч, подарок, какой мог себе позволить только князь Барятинский. Зато Горже знала, что это означает лично для нее. Кавальери вернулась. Место занято. Завтра ей прикажут петь на летней сцене и до глубокой ночи развлекать пьяных мужчин, чтобы они тратили деньги на ресторан. А потом ехать с ними в номера. Из этого капкана уж не выбраться. Никогда.

На сцене победительница получила все. А за кулисами Горже рухнула на пол и зарыдала. Театр безжалостен к проигравшим. Как и сама жизнь.

В прыжке Ванзаров успел поймать ее руку. Пальцы были холодными и скользкими. Он не мог помогать другой рукой, приходилось упираться в откос крыши. Баттерфляй висела в пустоте.

– Отпусти меня, Ванзаров, – сказала она без страха и сожаления.

Силы исякали, мышцы каменели. Он искал точку опоры, чтобы вытащить убийцу.

– Хочешь, пойдем за мной… Там будет хорошо, я буду петь, а ты… Ты найдешь чем занять вечность…

Зарычав зверем, Ванзаров с нечеловеческим усилием тянул ее вверх. Его пальцы держали груз пуда в четыре, не меньше. Еще немного, и он вытянет ее повыше и сможет перехватить другой рукой. Еще совсем немного…

– Не надо, Ванзаров… Слишком поздно… Гениев приносят в жертву… Так было всегда…

Она запела.

Одного уха было достаточно. Ванзаров не хотел слышать, но слышал. Голос звал. Звал его. Звал за собой. Он почувствовал, что еще немного – и пойдет за ним. Куда прикажет. Так прекрасен был голос. Ванзаров утратил власть над мышцами. Пальцы потеряли силу.

Она выскользнула.

Голос исчезал. И прервался.

Навсегда.

Ванзаров лежал на крыше. Предстоял обратный путь. Через окно, мостик и трос… Но это не самое трудное, с чем ему предстоит иметь дело в ближайшие часы…

Снизу долетел тревожный крик. Кто-то наткнулся на тело. Придется испортить праздник приставу и Лебедеву. Надо торопиться…

Бесполезное создание. Все они похожи, как капли дождя. Уходит одна, на ее место приходит другая. Они как трава, которая нужна, чтобы стать сеном и пищей коровам. Она пища. Глупышка вышла от надутого индюка, ей было плохо, но она улыбалась. Наш индюк сказал, что у нее талант, талант надо развивать. Тогда попадет на сцену. Индюк всем так говорит. Потом смеется над ними. Она и прочие так глупы, что не заслуживают жалости.