Антон Чиж - Бой бабочек

Все это Анна передумала еще в пролетке. И решила не повторять ошибку, из-за которой еще не попала в театр. Нет актрисы без пятна в карьере. Как-нибудь потом отстирает…

– Я на все согласна, – сказала она, опуская глаза.

Видя такую покорность, Платон смягчился.

– Чудесно, госпожа Фальк… Где обучались пению?

– У профессора Греннинг-Вильде…

– Похвально… Отменный педагог… Сколько вам лет?

– Двадцать, – проговорила она страшную тайну девушки, до таких лет еще не вышедшую замуж.

– В таком случае мы обязаны получить письменное разрешение вашего отца. Без такого разрешения вам нельзя выходить на сцену и подписывать контракт… У нас с этим строго…

Она совсем забыла, что не имеет права ничего делать без согласия отца: ни за границу уехать, ни контракт подписать! Вот почему папенька так снисходителен к ее театральным попыткам: знал, что мимо него не проскочит. Прочтет он контракт, что непременно сделает как коммерсант, и последствия будут ужасные: антрепренера в полицию потащит, а ей голову оторвет. Потом на цепь посадит дома, пока замуж не выдаст. Как Зинаиду Карпову, видать, посадили в Саратове… Это конец…

– Папенька умер, – само собой вырвалось у Анны.

– Матушка ваша жива?

– Жива, к счастью, – согласилась она, зная, что сможет убедить мать подписать не читая. – Она даст дозволение…

– Прекрасно… Будем считать, что с формальностью улажено, – Платон показал метрдотелю, появившемуся на террасе, что сейчас не до него. – И последнее… Сейчас отведу вас к антрепренеру. Это уважаемый человек. Если он о чем-то попросит вас или намекнет, не отказывайте… Вы понимаете?

Она прекрасно поняла: зашла так далеко, что отступать поздно.

Платон распахнул перед ней двери театра. Анна шагнула за порог волшебного мира.

Гримерная была заперта. Александров вынул связку, висевшую на массивном купеческом кольце, выбрал ключ и отпер замок.

В общей комнате актрис пахло пудрой, невероятным компотом духов, трудовым потом и тем особым запашком, который берется неизвестно откуда у дамских модисток или в шкафах, где хранится платье. Запах притягательный. Ванзаров, как мужчина неженатый, особенно остро ощущал этот специфический аромат женщин. Источник его был окутан тайной. Даже Лебедеву не под силу разгадать то, над чем многие века колдовали дамы всех стран, втайне от мужчин передавая друг дружке секретное знание. Ванзаров и не пытался разгадать эту тайну. Она доставляла приятность сама по себе.

Александров включил эклектическое освещение.

В гримерной ужались четыре трюмо. На каждом царил особый беспорядок из баночек, скляночек, пуховок, фальшивых украшений, шпилек, заколок, накладных буклей и прорвы того, чем актриса украшает себя ради славы. В углу одного зеркала была воткнута фотография Вронского в сахарно-романтической позе, подобающей великому режиссеру.

– Столик мадемуазель Горже? – спросил Ванзаров.

Георгию Александровичу оставалось только признать очевидное.

– Позволите взглянуть?

Кто может запретить сыскной полиции такую мелочь, когда и так весь театр перевернули вверх дном.

Обыскивать место преображения женщины в актрису занятие не из легких: приходится переставлять баночки, и возвращать их на место, и снова переставлять. Поверхность столика не открыла ничего нового, кроме кремов и духов, какими пользуется мадемуазель Горже. Ванзаров отрыл длинный ящик под столешницей. Над платочками, шарфами и предметами дамского туалета, не совсем приличными для глаз мужчины, лежала пара сумочек, какие носят в руках. По виду довольно скромные. Встав так, чтобы Александров не мог заметить, чем он занят, Ванзаров раскрыл более потертую. В ней оказался засохший платочек, пузырек с микстурой от кашля и несколько одинаковых снимков. Все та же фотография Зинаиды Карповой, которая была выдана профессором Греннинг-Вильде и так напугала Вронского. Находку Ванзаров вернул в ящик и прикрыл тряпицами.

– Что там? – тревожно спросил Александров. Ему хотелось подсмотреть, чем занят сыщик, но он не решался откровенно заглянуть через плечо.

– Обычные дамские предметы. Изучаю их, чтобы узнать характер мадемуазель Горже, – сказал Ванзаров, раскрывая другую сумочку, из приятного шелка. Внутри ее хранился свежевыглаженный носовой платок, рублевая монета и купюра в три рубля. В пергаментную бумажку был завернут пирожок. Чтобы не испачкал салонной карточки – копию снимка Ларисы Савкиной, который хранился у него в кармане.