Анатолий Леонов - Тайна псалтыри

– Благословите, святые!

– Бог спасет тебя, отец Игнатий, – привычной скороговоркой выпалил отец Феона, мгновенно проснувшись.

Старый монах заглянул в келью, подслеповато сощурил глаза и, перекрестившись на закопченую икону Спаса, стоявшую в кирпичной нише восточного угла, протрещал голосом, похожим на звук гороховой погремушки:

– Отец Феона, поспешай, сердешный. Игумен Илларий тебя в книгохранилище зовет.

– Что случилось, отче? – спросил Феона, поспешно натягивая сапоги и надевая видавшую виды однорядку [121] Русская верхняя широкая, долгополая, до щиколотки, одежда, до церковной реформы патриарха Никона заменяла монахам подрясник. , – до Утрени далеко ли?

– Не так чтобы далеко, – помялся Игнатий, – уже третьи петухи пропели [122] Третьи петухи поют в 4 часа утра. . Через час все одно поднял бы! А что стряслось – не ведаю. Отец наместник мне сказал, чтобы я тебя поднял и к нему со всей поспешностью направил. Вот и иди, коли зовут!

– Понятно! – кивнул головой отец Феона, плеснул на лицо холодной водой из медного кумганца [123] Умывальник. Емкость для жидкости, с носиком. и вышел из кельи, плотно притворив скрипучую дверь.

Быстрым шагом пройдя братский корпус и выйдя на галерею, освещенную изрядным количеством свешников [124] Фонари. , Феона подошел к распахнутым настежь дверям книжного хранилища, около которых уже стояло несколько насмерть перепуганных иноков и сам настоятель монастыря. Маленький, сухой и подвижный игумен Илларий выглядел скорее озадаченным и расстроенным, нежели оробевшим и растерянным, как его братия. Увидев отца Феону, он поспешно, не произнося ни слова, зашел в библиотеку, на пороге поманив его за собой. Двинувшиеся было следом за отцом наместником чернецы были остановлены его резким повелительным окриком.

– Куда? Стоять на месте. В хранилище ни ногой. Когда понадобитесь – позову.

Привыкшие повиноваться Илларию с полуслова, монахи отпрянули обратно, пропуская Феону вперед. Он прошел мимо них в помещение и замер у дверей, поразившись увиденному. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что книжное хранилище подверглось безжалостному разорению. Неведомые погромщики потрудились от всей своей варварской души. Столы были сдвинуты, лавки опрокинуты. Сундуки взломаны и частично разбиты. Книги, тетради, свитки и рукописи валялись как попало, растоптанные и порванные, с поврежденными дорогими окладами. Создавалось впечатление, что здесь очень сильно что-то искали и, не найдя, срывали свое зло на книгах.

Впрочем, было в помещении нечто, что насторожило Феону больше погрома. Его ноздри уловили слабый, сладковато-парной и тошнотворный запах свежего трупа. На своем веку Феона повидал их столько, что не спутал бы этот запах ни с каким другим. В следующий миг он увидел источник запаха. За перегородкой скриптория неподвижно лежал человек, ноги которого, обутые в деревянные плесницы [125] Деревянные башмаки. , торчали наружу.

– Кто? – тихо спросил он у игумена, указав глазами на тело.

– Книжный хранитель. Отец Дасий, – ответил Илларий и как-то виновато отвел глаза в сторону, словно упрекая себя за смерть чернеца, которую он никак не мог ни предвидеть, ни предотвратить.

Феона отстраненным взглядом посмотрел на игумена и осторожно, глядя себе под ноги, направился к телу монаха. Отец Дасий лежал, широко раскинув руки и уткнувшись лицом в деревянный пол скриптория. На его голову и плечи было наброшено атласное покрывало, снятое с аналоя.

– Это я его прикрыл, – произнес Илларий из-за спины Феоны, – а то как-то не по-христиански!

Феона согласно кивнул, снял покрывало и довольно бесцеремонно перевернул мертвое тело на спину. Лицо библиотекаря выглядело столь безобразно пугающим, что вызвало невольное восклицание у довольно нервного Иллария. Оно было перекошено гримасой нестерпимой боли. Синюшные губы, торчащий изо рта темно-бордовый опухший и прикушенный язык, мутные, стеклянные глаза, вылезшие из орбит. Все говорило об ужасе последних мгновений жизни отца Дасия. Причина же его смерти была очевидна с первого взгляда. Монах был удушен. Его шею над кадыком пробороздил кровавый рубец от тонкой и прочной удавки.

Отец Феона, присев на корточки и деловито засучив рукава однорядки, взялся за тщательное изучение трупа. Он внимательно осмотрел скрюченные, с обломанными ногтями пальцы на руках книжного хранителя, зачем-то обнюхал их. Затем ощупал шею и лицо, покрутил руками направо и налево его голову, потрогал свалявшиеся волосы и залез пальцами в рот покойника. Когда Феона вынул из-за голенища сапога острый нож, разрезал подрясник отца Дасия вместе с нижней сорочкой и, обнажив его впалую грудь, стал разглядывать ее при помощи большого увеличительного стекла, игумен Илларий не выдержал.