Кэролайн Данфорд - Смерть в приюте

— Но разве мы не должны проверить, жива ли она еще?

— У вас есть медицинская подготовка, мисс?

— Нет, — я вовремя остановилась, чтобы не сказать «но у меня большой опыт с трупами»

— Тогда я сомневаюсь, что вы можете сделать что-нибудь для леди.

— Но что, если она умирает! В одиночестве?

— Мистер Стэплфорд сообщил о ее смерти, — сказал Джордж. — Для меня этого достаточно.

— Позвольте мне войти, — призывала я. — Просто чтобы быть уверенными.

Джордж решительно отказал мне. — Нет, мы не знаем, от чего она умерла. Вы не уверены, была ли она за границей, и держу пари, что вы понятия не имеете, общалась ли она с кем-то, кто был, поэтому я не могу вас впустить. Произошла трагедия, но ваша смерть только сделает это трагичным вдвойне.

— Я уверена, что вы преувеличиваете, — не сдавалась я.

— О, истории, которые я мог бы рассказать вам. Вы бы дрожали всей кожей прямо от костей.

— Но у нее было слабое сердце.

— Тем более вероятно, что она погибнет от болезни.

Я была готова вырвать у него ключ силой, но я не ожидала победы в такой битве. Ничего не поделаешь. Я спустилась обратно в салон к Бертраму.

— Конечно, если она мертва, — сказал Джордж, — мы обязательно позвоним в полицию. Но будем как можем сдержаны, и ради вас, и ради отеля.

Мое сердце опустилось в мои ботинки. Снова имя Бертрама и мое будут связаны с внезапной смертью. Удивлюсь, если полиция не утащит нас на месте. Однако я знала — любая моя просьба обойти процедуру только навлечет подозрения на наши головы, поэтому я кивнула, глубоко вздохнула и вошла, чтобы успокоить Бертрама.

Он был не так пьян, как я боялась. Графин, который Джордж щедро предоставил, стоял нетронутым на маленьком столе перед ним. В руке он держал стакан, но тот был почти полным. Он посмотрел на меня пустым, удивленным взглядом, который я видела на лицах скорбящих в приходе моего отца. Мое сердце заныло. Должно быть, он испытывал глубокие чувства к ней, несмотря на то, что они провели вместе немного времени.

— Она сказала, что доктор был. Она сказала, что он велел ей отдохнуть, и она будет в порядке. Я бы никогда не оставил ее, если бы…

Я неловко похлопала его по руке. — Без сомнения, она пыталась вас успокоить. Она не хотела, чтобы вы волновались.

— Но это не имеет смысла. Она не лгала. Она никогда не лгала мне.

Сейчас не время утверждать мои подозрения в отношении мотивов Беатрис, но я не сдержалась. — Вы были глубоко уверены друг в друге?

— Она рассказала мне все. — Бертрам, наконец, выпил глоток. — Я, конечно, не мог вернуть «комплимент». Все, что мы с тобой знаем, Эфимия! Я должен был держать ее на расстоянии вытянутой руки. С такой семьей, как моя, я не мог воспользоваться ее невиностью.

— Вы имеете в виду… Боже мой, это все меняет. Я была так глупа.

— Что меняет?

Я задумалась на мгновение. Было ли сейчас подходящее время, чтобы рассказать о моих подозрениях? Это может заставить Бертрама хуже думать обо мне, но отвлечет его. При таком коротком знакомстве, я сильно сомневалась, что они были влюблены. Хотя Бертраму, безраздумно и со страстью прыгающему в любые ситуации, вполне могло казаться, что это так. Это также может привести его к разрушительному выражению горя. Я сделала глубокий вдох. — Я думала, вы могли рассказать ей о своем брате. Из вопросов, которые она задавала, я заключила, что, возможно, вы рассматриваете попытку передать его властям. Прежде чем он причинит больше вреда, — добавила я.

— Как вы думаете, я дурак, Эфимия? Даже если Беатрис была не более чем обозреватель сплетен с амбицииями, она не смогла бы пропустить такую историю, несмотря на ее личные чувства. Печать была в ее крови.

— Но она намекнула мне, что знает.

— Конечно, она намекнула. Журналисты всегда намекают, что знают больше, чем знают. Замечательно эффективно, чтобы развязать людям языки.

— О, — сказала я. Когда он увлекался одной из своих страстей, мне было легко забыть, что Бертрам знал гораздо больше о мире, чем я. Но время от времени он напоминал мне с шокирующим эффектом. Также хорошо, что Бертрам теперь выглядел намного более настороженным. Он опустил свой стакан.

— Но ее вопросы в приюте. Как будто она пыталась спровоцировать их.

— Я не знаю всей истории. Она только сказала мне, что у нее сильные подозрения. Что ей будет безопаснее со мной, пока она будет заниматься расследованием.

— Она делала заметки?

— Конечно, она делала! Молодец, Эфимия! Они в ее комнате. — oн встал.