Наконец Ланни сказал: «Мне нужно идти, у меня назначена встреча». Он вернулся в город один, потому что никто не должен был видеть его в компании человека в рабочем комбинезоне и блузе. Человека, у которого были поддельные документы. Его отпечатки пальцев указывали, что он был испанским красным, который недавно был в тюрьме Тулузе за попытку протестовать против плохого обращения с испанскими беженцами во французских концентрационных лагерях. Конечно, нет. Особенно, когда идёшь к почитаемому персонажу, который до недавнего времени был послом Франции при мадридском правительстве и вернулся, чтобы стать главой вновь созданного E tat Fran c ais, новорожденного наследника Третьей Республики. Петен с молодости называл её la salope, шлюхой.
Престарелый Маршал расположился в павильоне Севинье, бывшем когда-то домом для энергичной французской леди, чьими письмами зачитывались во всем мире. Здесь у него были дом и офис, удобство для тех, у кого оставили силы. Это была большая усадьба, продуваемая ветрами. Для лета она подходила, но старик боялся думать, как это будет, когда по этим широким равнинам задуют северные ветры. Он рассказал об этом своему гостю и жалобным голосом добавил: «Но, возможно, меня здесь не будет, здесь много, кто был бы рад посетить мои похороны». Он знал, какой это был жестокий мир. Он, герой Вердена, который слишком долго жил даже для своей же пользы. Его секретари предупреждали всех приходящих, что их пребывание должно быть кратким и что они не должны ничего говорить, что могло бы раздражать или возбуждать почтенного солдата, государственного деятеля.
Его волосы были белы, как снег, такими же были его стриженные маленькие усы. Его лицо было всё в морщинах и выражало усталость. Он снял форму с семью звездами на рукаве, а также кепи с тремя ярусами из золотых дубовых листьев. На нем был простой черный деловой костюм с черным галстуком. Он выглядел маленьким, сухим функционером, сторонником строгой дисциплины, привыкшим к командованию, жестким, ревнивым, самодовольным и приверженцем средневековых идей. Его силы были на исходе. При длинной речи собеседника его веки опускались, а голова падала на грудь. Но когда собеседник замолкал, он поднимал холодные голубые глаза и повторял своим дрожащим голосом то, что он хотел рассказать всему миру. Что он не думает не о чём, кроме благополучия Франции. Восстановленной и реформированной Франции, католической, богобоязненной Франции, Франции, послушной и нравственной, Франции, очищенной от всех следов злой революции, происшедшей сто пятьдесят лет назад.
Он вспомнил этого добродушного и уважительного франко-американца, который так ему полюбился, что он обращался к нему « mon fils » .
— Да, да, я видел вас у мадам де Портес, господи, упокой её душу. Она была мудрее, чем большинство ее сподвижников.
Когда Ланни сказал, что результат его миссии был нулевым, старый джентльмен заметил: «Никто не мог сделать больше». Когда Ланни сказал, что недавно разговаривал с герром Гитлером в Париже, Петен быстро ответил: «Я должен был доверять ему, мсьё Бэдд, у меня не было другого выбора. Я обратился к нему как фронтовик к фронтовику. Время от времени я задаюсь вопросом, есть ли у него такое же чувство чести, какому учили нас, защитников Франции. Как вы думаете, mon fils?»
Это был вопрос, который многие французы задавали Ланни Бэдду, и его ответ стал стереотипным. Он сказал, что герр Гитлер человек настроения, и на него имеют влияние те, кто ему советует. Некоторые из них были недалёкими расистами и националистами. Другие хотели почти того же, чего хотели консервативные французы, Европы, очищенной от красных агитаторов и рабочих демагогов. — «Пищу не едят такой же горячей, как её готовят, mon Mar e chal, и я думаю, что мир герра Гитлера окажется таким же, как и ваш».
«Франция была счастливее, когда она была страной крестьян», — заявил Анри Филипп Бенони Омер Жозеф Петен. Это была одна из его любимых тем, и Ланни мог заверить его, что это вполне удовлетворит фюрера немцев, который хотел иметь все машины в своей части Европы.
Жалкая фигура, испытывающая острую тоску к далеко ушедшим годам, и столкнувшаяся с силами, которые слабо понимала. Он хотел использовать этого элегантного и культурного американца, чтобы передать свои идеи в Новый Свет и призвать его на спасение Старого. Он рассказал о том, что он назвал своей «национальной революцией». Его девизом было: «Труд, семья, страна». Он произносил эту волнующую проповедь, пока его голос не сел, и он не закашлялся. Когда он попытался поговорить о флоте и о подлости, которую совершили англичане, его руки задрожали, и он сломался. Один из его адъютантов бросился к нему на помощь. — «Я никогда не отдам Флота ни британцам, ни немцам!» И затем: «Идите и поговорите с Дарланом, он вам расскажет». А адъютанту добавил: «Проводите его к адмиралу».
Читать дальше