Дарья Дезомбре - Сеть птицелова

– Ну-тка, голуба, сходь на землю, – склонился он, чтобы дать Анфиске спуститься.

– Нет, дяденька Андрон, не бросай меня одну, – захныкала Анфиска.

Но старый доезжачий молча снял ее со спины, аккуратно отцепив от рубахи девчачьи пальцы.

– Т-с-с! – шепнул он.

Анфиска и правда замолчала: села на землю, обхватив себя руками, – маленький холмик на большом холме.

А столп света, становясь все ярче в густеющей вокруг темноте, будто сдвинулся – и в нем возникла тень, словно дух ада выходил из земли. Андрон быстро перекрестился, взвел ружье и, подойдя к штольне, заглянул внутрь. И увидел его: подсвеченный снизу плавающим огнем факела, медленно и осторожно переставлял тот ноги по одному ему известным неровностям в стене колодца, шаг за шагом продвигаясь вверх. Вот уж Андрон увидел давно не стриженные – а некогда такие ухоженные – волосы, и грязное, все в белесой пыли, оборванное платье… Еще чуть-чуть, и вылезет наружу.

Тут молодой барин поднял голову – и замер. Андрон трясся всем телом, но глазок ружьишка смотрел барину прямо в глаз. А тот будто не удивился и не испугался вовсе.

– А вот и мой Strafschwert der Vorsehung [63] Карающий меч Провидения ( нем .). , – осклабился он. – Ну, здравствуй, брат. – И, не дождавшись ответа, добавил, подмигнув: – Да жива, жива твоя Авдотья.

Андрону стало легче дышать, а барин, заметив, как сразу опустилось дуло ружья, усмехнулся:

– Видать, нам, старшим, на роду написано пропадать. Токмо младшие Липецкие в чести у Господа. Ее единственную на свете и любил. – И добавил для Андрона непонятное: – Да видно, одна она с моей войной не сладит. Что, Андронушка? Думаешь, простит меня сестрица?

«Нет», – качнул головой Андрон, все так же молча глядя в красивое лицо, что не смогла испортить даже многодневная грязь.

– Верно, – кивнул барин.

Андрон заметил, как дрожат от напряжения вцепившиеся в камни кладки руки. Но голос звучал по-прежнему ровно, насмешливо:

– И захочет, а не простит. Она не простит, значит, тебе грех на душу за меня взять придется. Один в ад не спущусь, тебя с собой заберу, а, дядька Андрон? Пойдешь со мною? На то ты и дядька…

Андрон сглотнул. Так оно и есть, не помогли собачки-то. Все одно через ирода пропадать. Он заставил себя задержать дыхание, выравнивая мушку ровно посередь иродова лба. Щелкнул первый раз курок.

– Нет! – Доезжачий обернулся: к нему, прихрамывая, бежала барышня – белело в полутьме светлое платье. – Не стреляй, Андронушка, слышишь!

Андрон услышал тихий смех за спиной.

– Авдотья Сергеевна, матушка, – безвольно опустил он ружье.

А та прохромала мимо него, встала на колени над колодцем. Андрон видел, как бьет ее дрожь под изорванным платьем, как протягивает она руку, чтобы вытащить черного человека, которого Андрон и по имени назвать нынче не мог.

А Авдотья смотрела в лицо брата, и это снова был он, ее Алеша. И ничего более не имело значения, она должна была его спасти. Рука его была теплой, но чуть подрагивала от напряжения, и, когда он сжал ее ладонь, она почувствовала острые кристаллы, вонзившиеся в кожу: соль к соли, кровь к крови. На мгновение она испугалась, достанет ли ей сил, чтобы вытащить брата, или это он всем весом перетянет ее вниз; хотела было обернуться, кликнуть на помощь старого доезжачего, но не могла отвести глаз от родного лица: как же она по нему скучала! Он улыбался – зубы средь отросшей щетины казались желтыми, как у зверя, но улыбка была снисходительной, ласковой: что за фарс мы тут играем, сестрица, что за надуманные великие страсти? И в то же время она была пугающе далекой, будто он отрешенно любовался ею. Но Дуня знала, что это невозможно, ему – любоваться ею, ведь она никогда не была ни так красива, как он, ни так умна.

Она хотела уж было прикрикнуть на него, но не могла, горло оказалось сжато: ни слова не протолкнуть, ни рыдания, и Авдотья лишь сдвинула в одну линию рыжие брови: давай же, выбирайся!

И тогда он будто подтянулся к ней поближе, чтобы сказать что-то важное, разлепил припорошенные солью сухие губы и прошептал:

– Прощай, mein Herz.

И прежде чем она смогла что-то ответить, разжал тонкие пальцы, а она, казалось, перестала дышать, замерев с ненужной теперь ладонью над темным зевом, и видела, как он летит вниз. А через пару секунд вверх донесся тугой удар оземь мяса и хруст костей, и с этим ударом к ней вернулась способность дышать, и, вобрав воздух, Авдотья закричала, но сама не слышала своего крика, не чувствовала, как подбежал и схватил ее сзади в охапку, пытаясь отвести от края шахты, Андрон. А она вырывалась, крича, вся обратившись во взгляд, и искала, искала в глубине колодца своего брата. Но там, в глубине, красноватое пламя освещало одно пустое, лишенное грешной души и оттого ставшее безгрешным тело: принужденно вывернутые руки, запрокинутая окровавленная голова.