Ирина Потанина - Преферанс на Москалевке

– Откуда же? – не без иронии спросил Морской.

– Читал бумаги из архива, – невозмутимо ответил Игнат Павлович. – Про всех, с кем предстояло поработать, читал. Имел вообще-то право – он руководитель группы. И как только в первый раз наткнулся на возможность обогатиться – сразу сорвался. У адвоката Воскресенского, как говорят бумаги, еще при первом аресте изъяли оставшиеся от дореволюционного заработка слитки золота. Незаконно изъяли, между прочим, – это ж не валюта, ничего запрещенного в хранении золота нет. После освобождения – вернули. Причем совсем недавно. Вот соответствующие бумаги, – Ткаченко, улыбаясь, протянул Галочке два листочка. – Их Доценко и почитал. Вот здраво рассудил, что золото хранится где-то у адвоката.

– Как ловко вы все это провернули! – Галочка отложила бумаги в сторону. – Слитки золота у дедушки действительно были. Их изъяли, но возвращать никто не собирался.

– Теперь вернут? – не удержался от вопроса Морской.

– Уже вернули, – холодно парировал Ткаченко. – Но после стольких происшествий ваш, Галя, дедушка, как и миллионы трудящихся нашей страны, осознал, что от частного капитала честному человеку – сплошные неприятности. Потому передал эту свою собственность на благо государства. Вот заявление. Он написал его еще в первый день больницы. Мол, если золото найдется, передаю его государству, не нужно мне таких кровавых слитков.

Морской и Галочка мрачно переглянулись. Было понятно, что все здесь – и показания, которые они не давали, и золото, которое с момента изъятия адвокат Воскресенский в глаза не видел, и мотивация Доценко – все вранье. Но в то же время, может быть, вранье во благо.

– Теперь давайте поговорим откровенно, – видя, что оппоненты все еще сомневаются, Ткаченко решился на крайний шаг. – Поверьте моему опыту, есть вещи, побороть которые сразу никто не в силах. Справедливость нужно восстанавливать постепенно, доступными нам средствами. Сейчас, если вы согласитесь принять мою точку зрения на происшедшее, мы имеем реальный шанс вытащить Николая из тюрьмы и обеспечить вам некое подобие безопасности – если никто не будет знать, что вы видели Саенко возле Доценко и, к тому же, вы в своих показаниях не станете рассказывать, кто именно заманил вас в клуб, то к вам у государства не будет никаких претензий. Иначе – если мы сейчас начинаем афишировать присутствие Саенко и попытаемся его в чем-то обвинить – я ничего не смогу гарантировать. Возможно, по чьему-нибудь звонку делу не дадут ход. В лучшем случае – Колю оставят в тюрьме, а нам с вами просто не поверят. В худшем – мы тоже присоединимся к Горленко, и уже никто никому ничего не докажет.

Сам того не желая, Морской вспомнил также разговоры Воскресенского про поляков. Саенко «великодушно» пообещал молчать о них, Морской пошел на компромисс, решив вести тайную войну и вот что вышло… Не лучше ли все же действовать открыто?

– Но Колю выпустят? – робко еще раз уточнила Галочка, уже, кажется, склоняясь к предложению Ткаченко.

– Да, обещаю, – кивнул он твердо.

– Но как же быть с тем фактом, что наш убийца – я имею в виду Доцю – застрелился из оружия Саенко? Не так складна история вранья, как нам бы было на руку, – протянул Морской. – Записочки с угрозами, опять же. Зачем бы их Доценко стал писать…

– Спокойно, – уже как единомышленнику кивнул Ткаченко. – Про записки, с вашего позволения, забудем. Я не упоминаю их в отчетах и, так как сразу знал, что дело будет не простым, то ни один вещдок заранее не регистрировал. А что касается оружия – ничего удивительного. Наган Доценко вытащил у товарища Саенко, когда напал на него. Хорошо, что старые инстинкты чекиста не подвели, и Степан Афанасьевич вырвался из зоны поражения – иначе Доценко застрелил бы его. А так – товарищ Саенко сумел уйти и даже выйти из подвала. Когда мои люди его нашли, он потерял уже так много крови…

Ткаченко сделал скорбное лицо, и Морскому стало даже немного стыдно. В конце концов, «погиб при задержании» звучит куда менее скандально, чем «сам вырастил убийцу и погиб от его рук»… Возможно, правда не особо и важна в таком понятии, как посмертная память…

– Сдаюсь! – сказал Морской со вздохом и смирился.

Понимая, что принимает весьма неправильное и бесчестное решение и что при игре в «Русскую рулетку» теперь будет еще одна история, о которой он будет категорически молчать, Морской взял перо и подписал «свои» показания. Галочка последовала его примеру.