Лоран Бине - Седьмая функция языка

Байяр вслед за Симоном подсаживается за стол к старику-одиночке.

Затем переводит взгляд на входящего Деррида, которого узнает, никогда раньше в лицо не видев: голова втянута в плечи, квадратная челюсть, тонкие губы, орлиный нос, вельветовый костюм, расстегнутая рубашка, седые волосы дыбятся, напоминая костер. Он выбрал кускус с красным вином. С ним – Поль де Ман. Стол Сёрла тут же замолк, и Фуко тоже. Сиксу делает Деррида знаки, но он ее не замечает, его глаза уже ищут в зале Сёрла – и находят. На миг повисает пауза, он держит поднос и вот уже идет к друзьям. Сиксу целует его, Гваттари хлопает по спине, Фуко пожимает руку, хотя по-прежнему немного дуется (после старой статьи Деррида «Cogito и история безумия», в которой, если вкратце, он жирно намекнул, что Фуко совсем не понимает Декарта). Леди с фиолетовыми волосами также подходит поздороваться: ее зовут Авитал Ронелл, она специалистка по Гёте и поклонница деконструкции.

Байяр следит за перемещением тел и выражением лиц. И молча поедает сосиску, пока Симон комментирует программу, которую держит перед собой: «Видел? Будет лекция о Якобсоне. Сходим?»

Байяр закуривает. Ему почти хочется сказать «да».

«Аналитические философы занимаются механической работой. Как Гильермо Вилас [319] Гильермо Вилас (Guillermo Vilas, р. в 1952 г.) – известный аргентинский теннисист, победитель престижных турниров 1970-х – начала 1980-х гг.; отличался монотонно-напористой манерой игры, за что заслужил прозвища «бычок из пампасов» и «разрушительный метроном». , врубись! Охренительно нудные, часами сидят и определяют разные термины; помнят про посылку для каждого умозаключения, про посылку посылки и все такое. Логики гребаные. Потом выдают тебе двадцать страниц, объясняя фигню, которая вмещается в десять строк. Удивительно, но за это же они часто критикуют континенталов, хотя в основном ругают их за буйную фантазию, недостаток точности, за то, что не определяются с терминами, занимаются литературой вместо философии, за нематематический ум, за то, что они поэты, да, люди несерьезные и склонные к мистическому бреду (даром что все атеисты, ха). Ну в общем, короче, континенталы – это скорее Макинрой. С ними, по крайней мере, не соскучишься».

(Неизвестный студент, из разговора в кампусе.)

У Симона в принципе приличный уровень английского, но странное дело: уровня, который во Франции считается нормальным при овладении иностранным языком, на деле всегда оказывается совсем не достаточно.

Так что на лекции Морриса Цаппа Симон понимает лишь одну фразу из трех. В его оправдание следует сказать, что тема – деконструкция – ему не особенно близка и затрагивает сложные или по меньшей мере запутанные понятия. Он, собственно, и надеялся прояснить некоторые моменты.

Байяр не пришел, и Симон этому рад: тот бы его просто довел.

Но раз уж почти вся лекция мимо, он ищет смыслы в другом: есть еще ироничные интонации Морриса Цаппа, смешки слушателей (каждый из них хочет утвердить свое право на «здесь и сейчас» в этом амфитеатре: «Еще один амфитеатр», – думает Симон, ему не избавиться от структурно параноидального рефлекса, выраженного в поиске рекуррентных мотивов ), а еще вопросы из зала, в которых главное – не содержание, на самом деле их задают в попытке если не предложить мэтру челлендж , то, во всяком случае, показать себя перед другими слушателями полноправным собеседником с острым критическим складом ума и недюжинными интеллектуальными способностями (словом, ради различения , как сказал бы Бурдье). По интонации каждого вопроса Симон угадывает статус: undergrad [320] Здесь: старшекурсник ( англ .). , аспирант, преподаватель, специалист, соперник… Он легко вычисляет доставучих и робких, лизоблюдов и воображал, но самая многочисленная братия – это те, кто забывает задать вопрос и продолжает бесконечный монолог, упиваясь собственной речью, ими движет насущная потребность высказать свое мнение. Да, в этом театре марионеток определенно дают нечто экзистенциальное.

Наконец он все же улавливает фразу, задерживающую его внимание: «The root of critical error is a naïve confusion of literature with life» [321] «Корень всех литературоведческих заблуждений – в наивном смешении литературы с жизнью» ( англ .). Цит. по: Лодж Д . Академический обмен. М.: Независимая газета, 2000. Перевод О. Макаровой. Моррис Цапп является одним из главных героев этого романа. . Это любопытно, и он спрашивает у соседа, англичанина лет сорока, не может ли тот ему попереводить, ну, вроде как синхронно, или хотя бы кратко пересказывать то, о чем говорится, и, поскольку у англичанина, как и у половины кампуса и трех четвертей участников коллоквиума, французский на очень хорошем уровне, он объясняет, что, согласно теории Морриса Цаппа, в основе литературной критики изначально лежит методологическая ошибка, состоящая в том, что жизнь начинают путать с литературой (Симон слушает с удвоенным вниманием), хотя это не одно и то же и механизмы тут действуют разные. «Жизнь прозрачна, литература непроницаема, – говорит англичанин. (Спорно, – отмечает про себя Симон.) – Жизнь – открытая система, литература – закрытая. Жизнь состоит из вещей, литература – из слов. Жизнь предлагает воспринимать ее буквально: в самолете страшно, потому что думаешь о смерти. Подкатываешь к девушке – думаешь о сексе. Но даже самый дебильный критик понимает, что в „Гамлете“ речь вовсе не о молодом человеке, собравшемся убить дядю, дело совсем в другом».