Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Дора вставила слово:

— Обычное весеннее наступление на самодержавие! Каждый год теперь случается. Нынче первыми бунтовать начали студенты Петербурга и Харькова, газеты пишут, что много арестованных…

— Вот-вот, а вчера беспорядки перекинулись в Московский университет, — продолжил Азеф. — Думаю: дай-ка зайду в манеж, революционным словом поддержу молодую поросль. Как пройти? Туда-сюда, нигде не пускают! Тут меня осенило. Вижу, молодой офицерик стоит, иду к нему, говорю негромко: «Я по службе, от Спиридовича, прикажите меня пропустить!» Он согласно мотнул головой и провел меня в манеж.

Аргунов рассмеялся:

— Как же, как же! Спиридович мой давний заклятый друг, обыск у меня делал, хотел и Марию Евгеньевну в ссылку отправить, да дело у него развалилось. И что, Иван Николаевич, вы увидали в манеже?

— Вошел я, и от гама уши заложило: крики, свист, пение. Кто пляшет, кто речь произносит, кто на кулачках английским боксом занимается, кое-где пытаются костры из опилок, пол которыми усыпан, разжечь. Но это, как выяснилось, пустяки. В левом от входа углу что-то странное: юноши и девушки сцепились за руки, сделали круг и дико гогочут. Подошел ближе, заглянул в круг, глазам не поверил: с десяток пар — не меньше! — на глазах у всех бесстыдством занимаются. Где совесть? Я не ханжа, но плюнул на опилки и вышел на воздух… Вот вам и молодые «революционеры»! [2] Об этом, в частности, писал очевидец — А. Спиридович (см.: Записки жандарма. М., 1991. С. 840).

Супруги Аргуновы неодобрительно покачали головами, а Бриллиант усмехнулась:

— Иван Николаевич, вам сколько лет? Вот, больше тридцати, вы просто устарели. Сейчас молодежь пошла без предрассудков, девушки эмансипированы. Так что не осуждайте!

Аргунов добавил:

— Нынешней весной, кхх, особенно велик подъем революционного движения среди студентов.

— Причина — выстрел социал-революционера Карповича? — спросил Азеф.

— Да, наш товарищ по партии Карпович вовремя застрелил министра народного просвещения Боголепова, — сказала Бриллиант. — Студенчество во всех крупных городах империи тут же откликнулось массовыми выступлениями. А то, что студенткам их же товарищи под юбку залезли, — это тоже признак революционных перемен!

Азеф не выдержал, расхохотался, а Мария Евгеньевна пригласила:

— Милости прошу к столу!

…Как всегда бывает в начале застолья, разговоры смолкли, ножи и вилки застучали, челюсти заработали. Выпили под закуску, потом под борщ.

Аргунов сказал:

— Близится время безжалостного массового террора, кхх, который всколыхнет всю Россию. Студенты — первые ласточки революции. И нам, эсерам, надо организовать этот террор.

Азеф, то и дело бросавший на Дору вожделенные взгляды, спросил:

— Дора, а как вы относитесь к террору?

Она мягким, бархатным голоском сказала:

— Каждый из нас должен быть готов пожертвовать собой! Мы обязаны унаследовать принцип «Народной воли»: цель оправдывает средства. — Мило улыбнулась. — Надо убивать и убивать чиновников, помещиков, полицейских, убивать без числа и без жалости. Надо всколыхнуть весь народ, и тогда царизм рухнет. Так говорил мне Гершуни, а я преклоняюсь перед этим великим революционером. Только в борьбе мы обретем право свое.

Азеф говорил мало, Аргунов рассуждал масштабно, Дора горячо возражала, Мария Евгеньевна почти все время молчала и совершала рейды из столовой на кухню: Аргуновы с некоторых пор не держали кухарку, потому что боялись доноса.

Спорили над путями, которыми следует идти к расширению террора и объединению множества кружков социал-революционной направленности, разбросанных по всей империи.

Вдруг Азеф хлопнул себя по лбу, начал сочинять:

— Едва не забыл ошеломляющую новость! Мой знакомый инженер с механического завода сказал, что руководители нашей партии составили некий «Погребальный список».

У Аргунова брови поползли на лоб.

— «Погребальный список»? Как интересно! Но почему я ничего об этом не слыхал.

Дора ела глазами Азефа:

— Что это за список?

— В этот список включены сто самых зловредных царских сатрапов, приговоренных к смертной казни.

— Сто?! — поразился Аргунов.

— Именно! На первом месте — царь…

— И по праву! — воскликнула Бриллиант. Ей очень хотелось казаться осведомленной и поддеть Аргунова, поэтому она соврала: — Я тоже краем уха слыхала об этом списке…

Аргунов подергал себя за бородку.