Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Азеф возразил:

— Как бы разгулявшийся русский народ вместе с самодержавием не затоптал бы и нас, тех, кто борется за его счастье.

Брешковская устало зевнула, перекрестила рот и сонным голосом заметила:

— Э, батенька, волков бояться — в лес не ходить. А меня нынче бессонница вчистую замучила.

Балмашов, разгоряченный собственной речью, захотел еще поговорить. Он, глядя на Гершуни, спросил:

— Хотите студенческий анекдот про лес?

Гершуни ласково провел по голове Степана:

— Ну, ну, расскажи…

— Пошел мужик в лес помочиться, увидал медведя, заодно и покакал.

Брешковская и Гершуни зашлись в хохоте. Сквозь смех Брешковская выдавила из себя:

— Надеюсь, господа хорошие, когда пойдете метальщиками, никто заодно… — ха-ха-ха! — того… — и снова зашлась в хохоте.

Балмашов обратился к Азефу:

— Иван Николаевич, вы согласны с Виктором Михайловичем?

Азеф мотнул головой:

— Согласен полностью! На мой взгляд, первые кандидатуры для путешествия на тот свет — Сипягин и великий князь Сергей Александрович.

Называя эти имена, Азеф внимательно следил за выражением лиц Брешковской, Гоца и Гершуни. Они не проронили ни слова, лишь Гоц одобрительно улыбнулся.

Гоц промолчал, но ему было что сказать. Он бился над разгадкой: как Гершуни выбирает обреченных? Все, казалось бы, происходит по воле партии, но на самом деле всех приговоренных к смерти всегда первым называл сам Гершуни и яростно этих кандидатов отстаивал. И Гоц, тщательно анализируя все события, вдруг пришел к выводу: «Это не сам Гершуни выбирает, кто-то называет ему приговоренных!» Но кто? Гоц пытался это выяснить, понять, но Гершуни ловко уходил от ответа.

Азеф повторил:

— Дорого я бы отдал, чтобы метальщиком пойти…

Гершуни согласно помотал головой и ядовито скривил губы:

— Для тебя, товарищ, ничего не жалко!

Балмашов взял за рукав Азефа, его лицо залилось румянцем. Он глядел на Азефа влюбленными глазами, чуть запинаясь, умоляющим тоном произнес:

— Меня, меня, Иван Николаевич, не забудьте! Я ведь химик, я могу бомбы изготовлять. Могу и сам акт совершить — это мой революционный долг… С радостью за счастье народное! Я нисколько не боюсь…

Брешковская по-отечески прижала к груди Балмашова, ласково пообещала:

— Кто ж тебя, милый, забудет? Мы все умрем на эшафоте, мой ангел. Все вместе теперь пойдем, дружно! Такое счастье, что Иван Николаевич с нами… Однако на время расстаемся: поеду в Саратов партийные группы организовывать. — И она отправилась собирать чемодан.

Не ведала «бабушка русской революции», что в сентябре 1907 года ее арестуют в Симбирске по доносу Азефа и отправят этапом в Иркутскую губернию.

…Гершуни давно хотелось поесть и выпить водки. Заканчивая диспут, он сказал:

— Кореша сердечные, хватит баки закручивать! Пошли в ресторацию, похряпаем.

На закате Азеф гулял по набережной. Он зашел в новую часть города, полюбовался Курзалом — красивым зданием с большой террасой на озеро. Невдалеке, у городского сада, заметил группу любопытных. Оттуда доносились музыка и пение.

Азеф ускорил шаг. Небольшой итальянский оркестр играл что-то трогательно-нежное. Вдруг за спиной он услыхал голос:

— Иван Николаевич, добрый вечер!

Он оглянулся. Перед ним стоял Балмашов. Его лицо словно было озарено вдохновением.

— Я обожаю Доницетти…

Азеф предложил:

— Пройдемся, да и ужинать скоро пора!

Они шли по гранитной набережной, говорили о всяких пустяках. Азеф чувствовал, как в нем растет симпатия к этому прекрасному юноше, сбитому с толку Черновым и Гершуни. Он остановился, положил руки на плечи Балмашова и сердечно сказал:

— Милый Степа, вы хорошо подумали, когда в террор пошли? Одно дело — это я, поживший на свете человек, имеющий жену и наследников. Но вы?.. Вы можете стать присяжным поверенным, доктором, агрономом, быть полезным людям. Зачем вы ищете смерть?

Балмашов залился краской, вырвался из рук Азефа, горделиво вздернул подбородок:

— Иван Николаевич, я знаю, зачем вы говорите все это. Вам всем завидно, что Григорий Андреевич назначил меня метальщиком. С вашей стороны это даже нечестно!

Азеф подумал: «Вон оно что! Но в кого этот юнец собирается метать?» Иронически хмыкнул:

— Ах, благородные порывы души революционной! — Вздохнул. — Дорогой Степан! Я ничего этого не знаю, просто я считаю, что, прежде чем идти на акт, надо сто раз подумать. Жизнь прекрасна, зачем перечеркивать ее?