Иван Погонин - Бриллианты шталмейстера [сборник litres]

– А милый дружок у этой Софьи Андревны – господин Лолейко?

– Точно так-с. «Бухалтер с сахарного заводу», как о нем говорят борщаговские обыватели.

– Григорий Матвеевич, большущее вам спасибо! Я сейчас поеду к Веккеру и непременно доложу ему о вашем рвении. Впрочем, поедем вместе, вы сами доложите. Только сначала нам нужно кое-что обсудить.

Астанина арестовали за полчаса до обеденного перерыва. Арестовывали шумно, с помпой. В контору явилось несколько чинов сыскной и наружной полиции, помощник Рудого коллежский регистратор Розенкампф зачитал вслух постановление следователя, после чего на секретаря директора-распорядителя надели малые ручные кандалы. Тот вел себя достойно – не кричал, не возмущался, не пытался бежать.

Когда огромные напольные часы, установленные на межэтажной площадке парадной лестницы, пробили час, к Забродскому заглянул Лолейко:

– Лев Соломонович, расхворался я что-то – голова болит, мочи нет. Дозвольте домой уехать?

– Конечно, конечно, Александр Иванович! – проникся директор-распорядитель. – Я сам не в своей тарелке после сегодняшнего происшествия. Быть может, вам доктора позвать?

– Нет, нет, не нужно. Я дома полежу, и все пройдет.

– Езжайте, езжайте.

Делопроизводитель вышел на улицу и кликнул извозчика. Поехал он не на станцию железной дороги, а к Триумфальным воротам – городской достопримечательности, у которой была первая станция трамвая Святошинской линии. Сегодня Лолейко решил восемь копеек не экономить. Вместе с ним в вагон среди другой публики зашел и коллежский регистратор Кислов.

До дачи делопроизводителя путь был неблизким – трамвай преодолевал расстояние от города до Святошина за 35 минут, но Александр Иванович всю дорогу простоял, хотя свободных мест было предостаточно. Трамвай еще не успел остановиться на конечной станции, как Лолейко выпрыгнул из вагона и помчался на дачу. В доме он пробыл не более четверти часа, вышел, неся в руках тяжелый, по-видимому фанерный чемодан, обмотанный для крепости веревкой.

На трамвайной станции народу было мало – дачники не сильно желали возвращаться в душный город в эту пору, – на скамейке сидел какой-то усатый господин в рубашке-вышиванке и пиджаке, возле которого стояло еще трое мужчин, похожих на мастеровых. Александр Иванович приподнял шляпу, приветствуя потенциальных попутчиков, и примостился рядом. Не успел он сесть, как на станции появился еще один пассажир, личность которого делопроизводителю была знакома.

Вновь прибывший дотронулся до канотье и спросил:

– Сколько у вас там?

– Что, простите? – Лолейко недоуменно уставился на говорившего. – Сколько сейчас времени, вы спросили?

– Нет, о том, который час, я прекрасно осведомлен. У меня «Буре», подарок градоначальника. Я спросил, сколько в вашем чемодане денег. Миллион?

Лолейко вскочил было, но стоявший рядом попутчик, сильно нажав на плечи, усадил его на скамейку.

– Девятьсот тысяч…

– Десять лет назад я это все придумал. Сейчас с ценами чехарда, а в ту пору еще хлеще было. Почему только мне такая комбинация в голову пришла, до сих пор удивляюсь. Подобрал я людей надежных, чему должность моя немало способствовала, поставил на нужные места и начал купоны стричь. И так все у нас складно выходило! О каждой ревизии я заранее знал – командировочные-то мне оформлять приходилось, так что ни о какой внезапной проверке не могло быть и речи. Десять лет жили мы не тужили да еще столько бы прожили, если бы не этот идиот Хохлов! Сколько раз я его вразумлял, сколько раз говорил! Другие заведующие филиалами не меньше его имеют, а ведь про них никто никогда и не думал! Ладно бы кутил и деньги по ветру бросал, так он вздумал об этом хвалиться, и кому?! Члену правления! Поздно я об этом узнал, а не то б…

– Что «не то б»? – спросил у замолчавшего Лолейко Кунцевич. – Как Горянского – ножом по горлу?

– Я же вам уже говорил – к убийству Минея Моисеевича я не причастен! Я бы просто спровадил Хохлова куда подальше, да и дело с концом. Жил бы он сейчас в Ницце, пропивал бы свои тыщи, а мы бы дело делали. Но Горянского отправили к нему, минуя меня, и о ревизии я узнал только из телеграммы.

– Кстати, а кто такой этот Абакумов? – поинтересовался коллежский секретарь. – И как вы узнавали содержимое телеграмм, если он их ни разу не получал?

– Никакого Абакумова не существует. У меня на почте есть прикормленный сотрудник, который просматривает телеграммы на его имя, вот и все. Телеграммы, которые приходят на адрес самой почтово-телеграфной конторы, складывают в особый ящик, по алфавиту, потому телеграммы на имя Абакумова почти всегда лежат сверху. Мой человек читал их и передавал мне при встрече их содержимое.