Никита Филатов - Адвокат революции

Видно было, что разговоры подобного рода не нравятся старшему надзирателю. И действительно, при других обстоятельствах он давно прекратил бы свидание или, по крайней мере, вмешался. Однако тюремное начальство приказало без необходимости не устраивать скандала с влиятельным посетителем, и надзиратель решил делать вид, будто ничего особенного не происходит.

Впрочем, достаточно скоро и ему, и Щеголеву стало понятно, что все эти новости арестанту не особенно интересны, что они далеки от него, не нужны ему, и что выслушивает их Владимир Анатольевич скорее из вежливости, чем по желанию.

— Павел, я тебя просил узнать все про Централ.

— Да-да, конечно же…

Разумеется, кое-какое, основанное на рассказах и слухах, представление о том месте, где ему предстояло провести ближайшую часть своей жизни, присяжный поверенный Жданов имел. Знал он, например, что Центральная каторжная тюрьма, или, проще говоря, Александровский централ, учреждена была немногим более тридцати лет назад в селе Александровском Иркутского уезда, на территории бывшего Александровского винокуренного завода. В тюрьме содержались, по большей части, уголовные преступники, высылаемые из европейской части России на каторжные работы в Восточную Сибирь. В двух ее корпусах размещались тридцать три общие и двадцать одна одиночная камера, рассчитанные примерно на тысячу заключенных. Кроме Центральной каторжной тюрьмы, в том же селе находилась и Александровская центральная пересыльная тюрьма, предназначенная для временного содержания каторжан, отправляемых в Иркутскую губернию, Якутскую и Забайкальскую области.

— Говорят, что его закрывали на время Японской войны?

— Да, тюрьму переоборудовали под госпиталь для раненых. Но уже год, как опять используют по назначению. В основном для политических заключенных.

Сведениям, которые сообщил Павел Щеголев, вполне можно было доверять. В качестве редактора популярнейшего в России издания по историко-революционной тематике он имел доступ к таким источникам информации, каким завидовало даже охранное отделение.

— Какие там назначаются каторжные работы?

— Человек сорок трудится на Усольском солеваренном заводе, еще около сотни — на каменноугольных копях Макаревича в Черемхово. Говорят, этим летом не менее трехсот каторжан было послано для строительства Транссибирской железнодорожной магистрали. Еще обувь там шьют и одежду, выполняют кузнечные и слесарные работы…

— Очень заманчиво, — с невеселой улыбкой покачал головой осужденный.

В газетах демократического направления ему приходилось читать, что условия работы каторжан были ужасающими. Отсутствие воздуха убийственно отражалось как на здоровье рабочих, так и на производительности их труда. Содержание кислорода в забоях очень часто падало до пятнадцати процентов, при которых воздух уже не годился ни для дыхания, ни для горения.

— Но тебе, право слово, Владимир, не должно быть до всего этого ни малейшего дела! — безошибочно угадал состояние Жданова старый приятель. — На подземные работы при добывании руд могут быть отправлены лишь каторжные первого разряда, то есть осужденные без срока или на срок свыше двенадцати лет. А у тебя разряд третий, самый что ни на есть незначительный! С твоим разрядом вообще через какое-то время могут разрешение дать, чтоб ты жил не в остроге, а на поселении, и чтобы деньги мог получать от родных… — Для приличия покосившись на надзирателя и немного понизив голос, Щеголев добавил: — К тому же, тебя наши там встретят, товарищи. Все будет хорошо! Они предупреждены.

— Гхм-хм! — не выдержал тюремщик. — Я буду вынужден…

— Всё-всё, любезный, всё! — выставил перед собой ладони посетитель. — Прости великодушно…

Количество «политических» заключенных в Александровском централе в разные годы составляло от двух с половиной сотен до семисот человек. Между ними и уголовниками постоянно возникали конфликты, верх в которых, как правило, одерживали вторые. Но после поражения революции в тюрьму поступило много бывших солдат и матросов, осужденных по политическим статьям, так что в последние год или два положение изменилось.

В распоряжении редактора «Былого» оказался весьма любопытный документ — доклад начальника Иркутского жандармского управления губернатору, сделанный в июне девятьсот пятого года: «…Начальник гарнизона с. Александровского сообщил мне, что политические арестанты, содержащиеся в одиночных камерах Александровской центральной каторжной тюрьмы, с утра до вечера гуляют все вместе во дворе тюрьмы или в коридорах своих помещений, и камеры запираются уже поздно ночью. Вечерами, часов до 11–12, собравшись около окон, выходящих на улицу, хором поют революционные песни, которые привлекают слушателей частных лиц и нижних чинов».