Никита Филатов - Адвокат революции

Длительное ношение кандалов приводило, как правило, к истончению костей на запястьях и лодыжках и к атрофии мышц. Кроме того вырабатывалась специфическая походка, которая делала узнаваемым бывшего кандальника через много лет после снятия оков, так что опытные полицейские легко распознавали таких граждан в толпе. Цепи на кандалах непременно состояли из крупных звеньев, чтобы заключенный не мог повеситься на ней. Чтобы цепь не волочилась по полу, ее обычно подвязывали к поясному ремню, но если заключенный имел наклонности к самоубийству, ремешки для подвязывания ему не выдавались, и цепь приходилось носить в руках.

— Господь с тобой, Владимир! К чему такие мысли, право слово? Я вчера виделся с твоими адвокатами, они намерены еще до пятницы подать какое-то прошение…

— Оставь! Пустое это все, — отмахнулся Жданов. — Дай-ка ты лучше мне папиросу…

— Ты же не куришь?

— Да придется тут, видимо, начинать.

Поняв, что собеседник не шутит, Павел Щеголев полез в карман за портсигаром, оглянувшись на охранника:

— Вы позволите, любезный?

Однако старший надзиратель отрицательно помотал головой:

— Не положено.

— Черт знает что творится в нашем государстве!

— Ну и ладно, — успокоил приятеля Жданов. — Не очень-то и хотелось.

— Можно ли хотя бы передать моему товарищу папиросы? Заключенным же в камерах, насколько я знаю, курить дозволяется? — не отставал, однако, посетитель.

Некоторое время старый служака находился в томительных размышлениях. С одной стороны, передавать что-либо арестантам во время свидания запрещалось. Но, с другой стороны, и само уже по себе это свидание было нарушением установленного порядка. А высокие чины тюремного ведомства его тем не менее разрешили…

Причин этого вопиющего либерализма надзиратель не знал, но они, разумеется, были. Дело в том, что сидевший сейчас перед ним Павел Елисеевич Щеголев был известным на всю страну редактором журнала «Былое» — первого в России легального издания, посвященного… революционному движению! Разумеется, материалы издания стали подлинным откровением для массового читателя, и успех «Былого» превзошел даже самые смелые ожидания. Первая книжка журнала, вышедшая тиражом в десять тысяч экземпляров, разошлась молниеносно, в результате чего потребовались еще две допечатки тем же тиражом. Это был один из наиболее популярных журналов того времени, и номера его зачитывались до дыр в библиотеках, становясь необходимым пособием в руках пропагандистов различного рода. Поговаривали, что даже сам Лев Толстой, как только получал почту, оставлял у себя, читал и перечитывал каждый выпуск «Былого»…

Как бы то ни было, в самые первые месяцы существования, когда подъем революционного движения был еще достаточно высок, журнал не подвергался правительственным преследованиям. А затем уже власть не могла не считаться с репутацией, которую он снискал в самых широких читательских кругах в России и за рубежом. Правда, в марте полиция все-таки провела обыск в редакции «Былого» и в типографии — поговаривали, что это было связано с разоблачением провокатора Азефа. Однако тогда позиции журнала были еще достаточно крепкими, так что никаких последствий не наступило. И даже сейчас, когда царский режим перешел в контрнаступление на революционные силы, «Былое» считалось недосягаемым для полицейского произвола — а значит, ничто не предвещало скорых неприятностей ни для издания, ни для его редактора лично.

Обо всем этом надзиратель, скорее всего, даже и не догадывался. Однако, поразмыслив какое-то время, он решил все-таки не проявлять излишнего служебного рвения и кивнул:

— Дозволяется…

— Как соседи по камере? Не обижают? — поинтересовался издатель, передавая Владимиру Анатольевичу содержимое своего портсигара. — Свидание с Надеждой Николаевной разрешили?

— Да, мы с ней виделись третьего дня… — арестант аккуратно сложил папиросы в карман. — Павел, как там на улице? Холодно?

— Ветер, дождь уже второй день, — сморщился Щеголев, передернув плечами.

— Завидую, — вздохнул Жданов и посмотрел на испачканные в луже туфли своего гостя.

Чтобы прервать затянувшуюся неловкую паузу, посетитель заговорил про их общих знакомых. Анатолий Васильевич Луначарский, как оказалось, успел эмигрировать. Врач Богданов, по слухам, разыскивался полицией за участие в боевой технической группе большевиков. А вот Николай Бердяев окончательно перешел от марксизма к философии личности и свободы и написал брошюру под названием «Новое религиозное сознание и общественность», которая принесла ему некоторую популярность в определенных кругах…