Борис Сударушкин - Секрет опричника; Преступление в слободе

Тут я возразил краеведу:

– Одно дело – Петр вручил письмо царю сам, и другое – если письмо увидел за иконой доверенный человек царя. Так выглядело убедительней.

Марк согласился со мной:

– Свидетелям-очевидцам всегда было больше веры, чем «послухам», узнавшим о событии от других лиц, по слухам.

– И все равно я считаю, дело обстояло не так, как его описывал Карамзин. Причины Новгородского погрома более серьезны, уважаемый историк просто пересказал легенду, которую, возможно, придумал сам Иван Грозный.

– Что же произошло дальше? – поторопил я краеведа.

– Восьмого января 1570 года опричное войско вступило в Новгород. Ивана Грозного со всеми полагающимися почестями встретил архиепископ Пимен, хотел благословить, но царь оборвал его и, если верить Карамзину, заявил: «Злочестивец! В руке твоей не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце. Знаю умысел твой и всех гнусных новгородцев, знаю, что вы готовы предаться Сигизмунду Августу. Отселе ты уже не пастырь, а враг церкви и святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова…»

Вряд ли Иван Грозный сказал в Новгороде именно эти слова, но Пташников произнес их так горячо и убедительно, что я, представив себя на месте архиепископа Пимена, мысленно содрогнулся.

– И начался погром, продолжавшийся полтора месяца и стоивший новгородцам десятков тысяч убитых и замученных. Опричники ограбили Софийскую церковь – взяли ризную казну, сосуды, иконы, колокола. Царь сам объезжал окрестные монастыри и церкви, забирая в них все ценное. Потом опричное войско подошло к Пскову, но правивший здесь воевода Юрий Токмаков, устроив царю торжественную встречу, отвел от своего города участь несчастного Новгорода. Как писал Карамзин, царь в Пскове «взял только казны монастырские и некоторые иконы, сосуды, книги».

– Кинги? – словно ослышавшись, переспросил Марк.

– Иван Грозный был заядлым книжником, ничего странного тут нет. Это только некоторые историки рисуют его серым, непросвещенным деспотом, в придачу – душевнобольным, – сердито сказал Пташников.

Не трудно было догадаться, что он имеет в виду Окладина. Но я подумал сейчас о другом – и впрямь, не был ли вызван такой жестокий разгром Новгорода тем, что именно здесь скрывался от Грозного сын Соломонии Сабуровой? Или это опять-таки только легенда?

Ровно в девять часов утра мы были в кабинете директора Борисоглебского музея. Почему-то не Марк, а Пташников начал объяснять причину нашего приезда. Директор внимательно выслушал его и признался:

– Царские врата… Иван Грозный… Какой-то план… Ничего не понял. Объясните толком, что требуется от меня?

В разговор пришлось вступить Марку. Он подробно изложил суть дела, показал удостоверение сотрудника МВД.

– Вот теперь все встало на свои места, – успокоился директор. – У нас действительно есть Царские врата новгородской работы, поступившие к нам из Спасо-Ярославского монастыря…

С этими словами директор набрал номер телефона.

– Нина Алексеевна, зайдите, пожалуйста, ко мне. Тут дело такое… необычное.

Минут через пять в кабинет вошла низенькая девушка в очках, в черном, тщательно отутюженном халате. Директор музея церемонно представил ее нам:

– Знакомьтесь – Нина Алексеевна, старший научный сотрудник, наш хранитель фондов.

Девушка смущенно кивнула, видимо, еще не привыкнув к своему солидному титулу.

Узнав, что нас интересует, она проговорила чуть слышно, как бы через силу:

– Я видела этот план…

Словно по команде, мы с Пташниковым вскочили на ноги, готовые в то же мгновение бежать к Царским вратам. Ключ к разгадке тайны опричника был в руках этой застенчивой девушки.

Заразившись нашим нетерпением, директор музея вышел из-за стола, энергично сказал:

– Я тоже хочу посмотреть этот план. Пойдемте.

– Поздно.

– Что поздно? – оторопело посмотрел директор на девушку.

Она бессильно опустилась на стул.

– Плана больше не существует.

– Как это?! – растерялся директор. – Куда же он делся?

Девушка заговорила взволнованно, сцепив пальцы рук:

– Эти Царские врата были в Москве на реставрации. Иконы евангелистов в них древние, но записаны поновлениями девятнадцатого века. Реставраторы сделали дополнительные крепления, однако после этого иконы стали выступать из окладов Царских врат. Мне позвонили из Москвы и спросили, нельзя ли чуть стесать Царские врата в тех местах, где крепились иконы евангелистов. И я согласилась на это. Под иконой Иоанна действительно было какое-то неясное изображение. Но тогда мне показалось, важности оно не представляет – небрежно, наспех вырезанные линии и значки…