Борис Сударушкин - Секрет опричника; Преступление в слободе

Сейчас я понимаю, до какой степени было наивным мое намерение самостоятельно отыскать Царские врата, за которыми охотился чернобородый. Но в тот день я был слишком увлечен этим необычным поиском, чтобы взглянуть на него беспристрастным взглядом. А Марк молчал, только иногда непонятно улыбался, предоставив мне полную свободу действий.

Мы вышли из гостиницы на улицу, под палящее солнце, которое сегодня словно намеревалось испепелить весь город.

Оказалось, Марк приехал в Ростов на собственном «Москвиче», оставив его возле гостиницы.

В кабине было жарко, как в натопленной бане, зато через пять минут мы уже находились на территории Ростовского кремля, у пятиглавого, гордо застывшего над городом Успенского собора.

Десять столетий отделяли нас от того времени, когда на этом месте была поставлена первая, деревянная церковка, о которой летописец восхищенно написал: «Чудна зело и преудивленна, яко же не была и не вем, будет ли».

Десять столетий – и десятки имен исторических деятелей, судьбы которых так или иначе были связаны с Успенским собором.

– Ты хвалился, что о каждой церкви готов лекцию прочитать, – напомнил мне Марк. – Давай, демонстрируй свои познания.

– На это уйдет слишком много времени, – попытался я отговориться, уловив в голосе Марка насмешку.

– А куда спешить? – Заметив удивление на моем лице, он поучительным тоном добавил: – Такой поиск надо вести основательно, чтобы потом назад не возвращаться…

Не сразу собравшись с мыслями, с чего начать, я приступил к исполнению непривычной для меня роли экскурсовода. Рассказал о появлении в Ростове первых христианских проповедников, среди которых особым упорством отличался епископ Леонтий, за что и убили его местные язычники, так же неистово верившие в своих древних богов и идолов.

За мученическую смерть Леонтий был причислен православной церковью к лику святых, под его мощи Андрей Боголюбский прислал гробницу и повелел поставить на месте сгоревшей деревянной церкви каменную – первое каменное сооружение Ростова Великого.

Но и ее не пощадил пожар, и встал на ее месте пятиглавый собор, который уцелел до наших дней. Здесь, в Успенском соборе, находилась усыпальница ростовских князей, хранились самые ценные церковные реликвии, торжественными богослужениями отмечались важнейшие события ростовской и общероссийской истории.

В Смутное время в Успенском соборе укрылись от отрядов второго Лжедмитрия ростовцы вместе со своим митрополитом Филаретом – отцом будущего царя Михаила Романова. Тогда же были разграблены и отправлены в Тушино все хранившиеся в соборе ценности: золотые потиры, серебряные чаши, расшитые жемчугом церковные одеяния.

Неожиданно Марк заинтересовался этими сведениями о сокровищах Успенского собора, спросил меня, сохранились ли письменные свидетельства о том, что было похищено.

– В дневнике Марины Мнишек говорится о раке чудотворца, вылитой из чистого золота и весившей семь с половиной пудов, о серебряном гробе, о золотых и серебряных украшениях с икон.

– Но можно ли верить этому сообщению? – выразил сомнение Марк. – Я где-то читал, что дневник Марины Мнишек написан ее секретарем и она к нему никакого отношения не имеет.

Я этого обстоятельства не знал, но постарался не ударить в грязь лицом:

– Если дневник писала не Марина Мнишек, – особа, судя по всему, явно склонная к авантюризму, – то этим сведениям можно доверять еще больше, поскольку секретарям свойственна точность и им не было нужды преувеличивать размеры трофеев.

– Резонно, – согласился Марк.

– Кроме того, есть свидетельство, которое косвенно подтверждает это сообщение, – один из руководителей польских интервентов Ян Сапега отмечал в своем дневнике, что подарил «московской царице» образ Леонтия весом в пять пудов.

На вопрос Марка, известна ли дальнейшая судьба драгоценностей, отправленных в Тушино, я не мог дать ответа, в чем честно признался ему, удивляясь, почему он вдруг заинтересовался сокровищами, похищенными почти четыре столетия назад.

Но еще большее изумление я испытал, когда Марк занес все эти сведения в свою записную книжку.

Попасть внутрь Успенского собора нам не удалось – он был закрыт на замок, однако из путеводителя я знал, что здешний иконостас – восемнадцатого века. Кроме стен, мало чего осталось в соборе от прежней древности – даже пол, выложенный когда-то красным мрамором, был вывезен в Москву и украсил Благовещенский собор Московского Кремля.