Валерия Вербинина - Сухарева башня

– Нет. Больше ничего.

– Тогда не буду больше задерживать, – хозяин кабинета сухо улыбнулся. – Насчет вашего друга я распоряжусь.

Он кивнул, показывая, что аудиенция закончена, и Опалин, чувствуя облегчение, захромал к двери.

На вечер этого дня у него были куда более приятные планы – он купил два билета в кино, куда собирался идти с Надей, и, так как его премия позволяла пошиковать (так сказать, в пределах разумного), даже нанял такси. Но мать Нади, которая открыла дверь, стала ему доказывать, что ее дочери нет дома.

– Ее верхняя одежда висит в коридоре, – сказал Опалин, чувствуя, как от неприязни к почтенной даме у него становится сухо во рту. – Зачем вы врете?

Вера Федоровна побагровела, воинственно вскинула подбородок и позвала дочь:

– Надя! Разбирайся сама, я не нанималась выслушивать оскорбления от всяких… всяких…

Опалин сразу же увидел, что девушка одета по-домашнему и явно не собирается никуда выходить. И то, что она прятала глаза, ему инстинктивно не понравилось.

– Я взял такси, – сказал он, – поедем, как… – он чуть не сказал «буржуи», но в последний момент поправился, – как короли. И фильм, говорят, хороший. С Фэрбенксом…

– Ваня, – внезапно сказала Надя, – у нас ничего не получится. Я долго думала, как тебе сказать… Все слишком сложно. Я не могу…

– Что не можешь? Пойти со мной в кино? – Опалин начал сердиться. – Мы же договаривались…

– Да, но… Ване не понравится… Извини.

– Какому еще Ване? – машинально спросил он. И внезапно вспомнил. Ваня Катаринов, любитель марафета с синяками под глазами. Горе-художник, которого выставили из ВХУТЕМАСа. Черт возьми, ведь о нем Опалин совсем забыл.

– Ты же его допрашивал, – сказала Надя с упреком, и он внезапно понял, что она не могла ему этого простить.

– Ты его любишь?

– Это тебя не касается.

– Не касается? Надя, он же наркоман. Я его видел: он конченый человек. Что ты творишь? Зачем? Он же пойдет ко дну и тебя с собой утянет…

По тому, как она отпрянула, Опалин понял, что оттолкнул ее, безнадежно оттолкнул этими словами.

– Не смей так о нем говорить! – выпалила она, задыхаясь.

Если бы она сказала «Да, я люблю его», это не прозвучало бы откровеннее. Интересно, когда она влюбилась в него? – мелькнуло в голове у Опалина. Еще тогда, когда Ваня числился женихом подруги Гали? Или Галя тут ни при чем, просто Надя из тех женщин, которым сладко жертвовать собой – вот только объекты для поклонения они выбирают чаще всего такие, которые не собираются ценить ни их жертвенность, ни их самих.

– Я десятки раз видел таких, как он, – сказал Опалин упрямо, все еще не теряя надежды достучаться до нее. – В периоды просветления они бывают очень обаятельны. Иногда они даже клянутся взяться за ум, но это ничего не меняет. Надя, он погубит себя. И тебя тоже, если ты останешься с ним.

– Честное слово, ты сговорился с моей мамой, – сокрушенно промолвила девушка, качая головой. – Хотя она и говорит о тебе, что ты еще хуже бандитов, которых ловишь.

И выпустив на прощание эту эффектную стрелу, она захлопнула дверь.

Чувствуя себя оплеванным с головы до ног – и не то что без всякой вины, но и вообще без всякого повода, – Опалин медленно двинулся к лестнице. Шофер такси, веселый белобрысый малый, встретил его открытой улыбкой – но, заметив изменившееся настроение пассажира, поспешно согнал улыбку с лица.

– Куда едем, гражданин?

Опалин сунул руку в карман, достал билеты в кино, мрачно посмотрел на них и разорвал в мелкие клочья.

– Поезжай, куда хочешь, – буркнул он, садясь в машину, но внезапно вспомнил, что Авилов сегодня играет в «Метрополе». – Нет, вот что: давай в центр…

Бильярдный зал был переполнен зрителями, и Опалин с трудом сумел протиснуться на более-менее приличное место. Игрок, похоже, был в своей стихии: каждый его удар сопровождался восторженным гулом. Он закончил партию и, заметив в толпе Опалина, кивнул ему.

– Если есть деньги, можешь поставить на меня, – негромко сказал Авилов Ивану, когда тот подошел ближе.

– Не хочу, – коротко ответил Опалин.

– Почему? Сомневаешься?

– Нет. Просто я не делаю деньги на друзьях.

– Что с тобой? – спросил Авилов, глядя ему в лицо.

– Все нормально. Не обращай внимания. Может, выпьем чего-нибудь?

– Я не пью. Руки дрожать будут.

– Как все сложно, – пробормотал Опалин, отходя, и тут заметил в толпе знакомое лицо. Это был лысый толстяк Ларион, сосед Катаринова, – и хотя Иван видел его второй раз в жизни, он обрадовался ему, как родному.