Валерия Вербинина - Сухарева башня

– В чем дело? – спросила она, имитируя удивление – и имитируя плохо, потому что интонация не повиновалась ей, и тональность фразы вышла перекореженной, как Лиза под обрушенной на нее глыбой. Неладно было также и с лицом: мускулы подрагивали, рот кривился, в глазах, на самом дне, плескалась тревога – и это окончательно убедило Опалина, что он не ошибся.

– Сама знаешь, – процедил он сквозь зубы. – Пошли, ну!

– Я никуда не пойду, пьян ты, что ли? – совсем уже театрально попыталась она возмутиться и выдернула руку. – Това… – она возвысила голос, пытаясь воззвать к прохожим, но тут Опалин извлек правую из кармана и кулаком ударил Екатерину Александровну в лицо. Она пошатнулась, неловко упала, и тогда он схватил ее спереди за шарф, завязанный поверх ворота, и поволок за собой.

– Уголовный розыск, все в порядке, занимайтесь своими делами, граждане! – прокричал он полным ярости голосом, когда какой-то прохожий сделал движение, чтобы подойти к нему. Пойманная задыхалась, ее колени волочились по тротуару, он тащил и тащил ее, не давая подняться; тащил, в бешенстве не замечая даже, что она больше не пытается упираться, а наоборот, изо всех сил старается поспеть за ним, боясь, что иначе он задушит ее. Такой ослепительной ненависти он не чувствовал даже к Соньке, махавшей на него топором, да что там – даже к Стрелку, который убил его товарищей.

– Пус… ти! – лепетала учительница. – Ах… ах…

Мимо них проехала «скорая», поворачивая в переулок; какой-то пьянчужка, выходя из пивной номер 22, поглядел, как Опалин тащит плачущую, задыхающуюся женщину, разом протрезвел и вжался в стену. Возле парадного входа в дом Евлаховых, где до сих пор виднелись следы гвоздей – потому что в смутные времена революции парадные двери чаще всего заколачивали, чтобы избежать ночных налетов, а жильцы ходили кругом через черный ход, и так продолжалось несколько лет, – Опалин рывком поднял Екатерину Александровну на ноги.

– Пошла!

– Отвратительно, просто отвратительно, – забормотала она, ослабляя шарф, – я буду жаловаться… – но по лицу омерзительного юнца поняла, что он опять ударит ее, отшатнулась и пошла вперед.

– На лестницу, выкинешь что-нибудь – застрелю, – предупредил Опалин, достав браунинг. Учительница пошла, цепляясь за перила обеими руками, и шаги у нее были такие, словно к каждой ее ноге приделали невидимые пудовые кандалы. Они дошли до квартиры, которую занимали Евлаховы с Прокудиными, и Опалину даже не понадобилось звонить, потому что дверь была отперта. В коридоре бледная Надя о чем-то толковала с матерью, и с удивлением взглянула на Опалина, который конвоировал Екатерину Александровну.

– Сядь, – велел Опалин, толкнув учительницу на стул, который стоял в прихожей. – Это она, – сказал он Наде и Прокудиной, – она была на крыше.

– Он сумасшедший, – пролепетала Екатерина Александровна. – Ударил меня, притащил сюда…

– Сиди смирно, я еще с тобой не закончил, – велел Опалин и подошел к телефону. Он вызвал угрозыск, объяснил, что задержал убийцу, и попросил прислать агентов, эксперта и фотографа.

– Я никого не убивала, – сказала учительница, нервными движениями поправляя выбившиеся из-под шерстяного платка волосы. – Я ничего не знаю! – она заплакала. – Я честно зарабатываю на жизнь… не трогаю никого! Вы с ума сошли! – взвизгнула она, и нотка истерики зазвенела в ее голосе. – Вера Федоровна, – обратилась она к матери Нади, – скажите хоть вы ему… Вы же знаете меня! Надя! Ну что же вы…

– Что происходит? – Опалин услышал старческий, надломленный голос и, повернувшись, оторопел. В дверях стояла мать Лизы. Она страшно осунулась, в волосах ее сверкали седые пряди. Екатерина Александровна, увидев ее, вся как-то сжалась и жалобно всхлипнула.

Надя покосилась на Опалина, и он понял, что ему придется объявить женщине, которая потеряла двоих детей, что она лишилась и третьего. Вера Федоровна сделала движение к соседке.

– Аня, голубушка, вам же доктор велел лежать…

– Нет, – забормотала Евлахова, отстраняясь, – зачем он здесь? Зачем привел… зачем? Я же просила, чтобы она не приходила к нам домой… Где Лиза? – внезапно спросила она, поняв, что произошло что-то ужасное. – Где моя дочь?

– Почему вы хотели, чтобы она к вам не приходила? – вмешался Иван.

– Я не собираюсь обсуждать это с вами, – сказала Анна Андреевна, водя рукой по дверному косяку. – Почему вы так смотрите на меня?

В дверь протиснулся доктор – молодой блондин с резкими морщинами возле рта и нервным, умным лицом.