Валерия Вербинина - Сухарева башня

На улице он вспомнил о человеке, которого величали Щеголем, и о его странных словах. Следовало бы разъяснить этот момент, но Опалин знал, что возвращаться ему нельзя. Он потерпел полное поражение, и мало того – его жизни угрожали. То и дело он оборачивался, проверяя, не идет ли кто за ним, но никто не шел.

«Ладно, – подумал он, успокаиваясь, – у меня есть другое дело, им и займусь». Он отправился на Большую Дмитровку и вскоре сидел уже в комнатке Екатерины Александровны Кривонос, учительницы немецкого. С переплетов книг в шкафу на Опалина глядели загадочные завитушки готического шрифта. Полосатый кот при виде незваного гостя забрался на гардероб и рассерженно сверкал оттуда глазами.

– Ах, Галя, Галя, как же это ужасно, – вздыхала учительница, качая головой. Ей было 32 года, она коротко стригла русые волосы, но это была ее единственная уступка современности, потому что в остальном она казалась серой, пыльной и старообразной. Чем-то она напоминала старые книги, окружавшие ее. Впрочем, в качестве свидетеля она высказывалась достаточно свободно, хотя ее точка зрения была ограничена из-за того, что она имела дело с Евлаховыми только по профессиональной необходимости.

– Галя занималась у меня на курсах, а потом бросила. Кажется, ей хотелось больше времени проводить со своим молодым человеком. Да, ее подружка по-прежнему ходит на курсы. И Галиной сестре я даю уроки. Евлаховы? Прекрасная семья. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление… Враги? У Аристарха Николаевича? Не думаю. Да, я помню тот день. Очень сильный туман. Нет, Галя ко мне не заходила в тот вечер. Нет, мы не дружили. Жаль, что я больше ничем не могу вам помочь…

Опалин расспросил соседей Екатерины Александровны и, убедившись, что вечером 3-го числа к ней никто не приходил, решил, что на сегодня с него хватит.

На трамвае он добрался до своей остановки. Чтобы дойти до дома, надо было миновать подворотню – но, когда Опалин был уже от нее в нескольких шагах, он почувствовал нечто . Вдруг без всякой особой причины ему стало кристально ясно, что идти туда не следует, ни в коем случае – нельзя. Состояние этой странной ясности длилось какие-то ничтожные доли секунды и тотчас исчезло, но Иван хорошо понял, что это было такое: предчувствие. Люди, склонные всему выискивать несложные объяснения, непременно сослались бы на подозрительное перемещение какой-нибудь тени там, впереди, на то, что воздух словно сгустился от недоброй воли притаившегося в подворотне человека, но Опалин не думал о причинах того, что с ним происходило. Мир осязаемой реальности кратковременно пересекся с миром ближайшего будущего, или из этого будущего мира упала тень на нынешний, или ангел-хранитель не дремал и вовремя дернул его за рукав – Ивану был важен только результат, потому что жизнь приучила его не пытаться идти наперекор предчувствиям. Косо летел снег, светил фонарь, в подворотне его ждала смерть. Он бросился обратно и через несколько минут оказался возле соседнего дома, дворнику которого однажды оказал услугу. Что немаловажно, дворник этот, Михалев, был раньше солдатом. Опалин постучал к нему в каморку и, когда Михалев открыл, объяснил, в чем дело.

– Ну пойдем поглядим, – усмехнулся Михалев, вытащил откуда-то впечатляющего вида маузер и сунул его под тулуп. Левую руку он держал не вполне свободно – на фронте в нее попал осколок немецкого снаряда.

Вдвоем они обогнули дом и крадучись двинулись к подворотне, но еще на полпути услышали отчаянный визг, и навстречу им выбежала женщина с глазами на пол-лица. Опалин немного знал ее – это была Шурка, бойкая баба, торговавшая без патента и жившая в том же доме, что и он.

– Убили, убили! – кричала Шурка. – Мили… милицию надо! Ваня! – узнав Опалина, она вцепилась в него. – Ой, Ваня, там мертвяк… Я иду, а он лежит! Я сначала подумала, что пьяный, вставай, говорю, дурья башка, не то замерзнешь…

Иван стряхнул ее руку и, холодея, приблизился к подворотне, в которой лицом вниз лежал человек. Из-под тела расползалось пятно крови, которая в полумраке казалась черной. «Другого принял за меня и убил, сволочь, обознался…» – в ожесточении подумал Опалин. Он присел на корточки, перевернул лежащего. Нет, никто не обознался, и никакой ошибки не было. «Учебная граната», редко посаженные торчащие зубы, – перед ним лежала одна из теней, что поджидали его в кабинете Ярцева. Прежнее, нагловатое выражение лица сменилось жалким – что ж, теперь его обладатель окончательно ушел в страну теней, и Иван чувствовал, как стынет и коченеет труп, который он держал.