Артур Таболов - Кэш

— Откуда вы здесь всё знаете? — удивился Гольцов.

— Приходилось бывать, жена водила на разные мероприятия. Фильмы из категории «кино не для всех», литературные чтения. Пыталась приобщить меня к культурной жизни Москвы.

— Приобщила?

— Не очень. Вам пива?

— Нет, минералки.

Устроились за столиком в углу. Панкратов сказал:

— Ну вот, здесь можно спокойно поговорить.

Подробный отчет Панкратова о событиях двух минувших дней Гольцов выслушал внимательно, не перебивая. Немного подумав, кивнул:

— Спасибо, Михаил Юрьевич, вы всё правильно сделали. Сколько вам это стоило?

— Мне? — переспросил Панкратов. — Вам, Георгий. Мне такие расходы не по карману.

— Я неправильно выразился. Мне, конечно. Так сколько?

— Пока не знаю. Счет представят, когда работа будет закончена. Как сейчас говорят — инвойс.

— Работа закончена, мы уже всё узнали.

— Вот как? Но эти, на «лендкрузере» и «ладе», будут ездить за мной до второго пришествия. Пока я не приведу их к вам. Или пока они не узнают ваш адрес.

— Они его узнают. И очень скоро.

— Не понял. Что вы задумали?

Гольцов улыбнулся, отчего его жесткое некрасивое лицо точно бы подсветилось изнутри мягким светом.

— Михаил Юрьевич, я очень ценю вашу помощь. Но о своих планах промолчу. Я не уверен, что вы их одобрите. Здесь курить можно?

— Можно, наверное. Пепельница есть. Да и другие курят, — кивнул Панкратов на соседние столики. За одним трое молодых людей и две девушки пили пиво и читали друг другу стихи. За другими сидели по двое, курили, обсуждали свои дела. Время от времени в кафе появлялись немолодые писатели, выпивали по рюмке коньяку или по чашке кофе, съедали по бутерброду и уходили. В углу средних лет энергичная дама что-то доказывала собеседнику, нервно листая то ли текст рукописи, то ли договор. Собеседник реагировал вяло, что очень сердило даму.

Гольцов закурил французскую сигарету «Голуаз» и доверительно тронул Панкратова за плечо.

— Не обижайтесь, Михаил Юрьевич. Не хочу втягивать вас в свои дела.

— Я уже втянут в них по самое никуда. Вы не слишком затянули свое пребывание на том свете?

— Еще нет.

— Я почему спрашиваю? — объяснил Панкратов. — Вера Павловна женщина с сильным характером. Но нервы у нее уже на пределе.

Гольцов помрачнел.

— Меня это тоже тревожит.

— Так заканчивайте эту историю. Хотите посадить Михеева? Сажайте, что вам мешает? Подделанная дарственная — уже состав преступления. Получит лет пять или шесть.

— Восемь, — сказал Гольцов.

— Что восемь? — не понял Панкратов.

— Я хочу, чтобы он получил восемь лет. Столько, сколько получил я. И так, как получил я. С купленными следователями, с купленной судьей. Я хочу, чтобы он побыл в моей шкуре.

— Вам не нужно подкупать следователей. Они и так будут рвать его, как тузик грелку. За Кириллова. На самого Кириллова им насрать, но Михеев подставил весь Следственный комитет, ему это не спустят.

— Значит, проблемой меньше. Но главная проблема остается — судья Фролова.

— В чем проблема?

— Я хочу, чтобы его дело вела судья Фролова. И вела его так, как моё. С заранее написанным приговором. За взятку в триста тысяч долларов.

— Как вы рассчитываете дать ей взятку? Очень непростое дело, судьи берут только у своих.

— Я знаю как. Так и быть, скажу, чем я занимался последние месяцы. Искал тех, с кем Фролова училась в Юридической академии. В её группе было двадцать три человека. Четверо эмигрировали в Израиль, двое сейчас в Америке. Остальные в России. Все более-менее устроены. Кроме одного. Некто Красильников. Лучший на курсе, подавал большие надежды, красавец. С Фроловой у него был роман. Как говорят, бурный. Спился. Я нашел его в бомжатнике в Марьиной роще. Сейчас живет у меня в Жулебино, приходит к себя. Вот он и даст взятку судье Фроловой. И она возьмёт. А если не возьмёт, то я ничего не понимаю в людях.

Панкратов с крайним неодобрением покачал головой.

— Играете с огнем, Георгий. Вы уже загнали Михеева в угол. Зачем, по-вашему, он связался с Федей Кривым? Чтобы его люди нашли вас, а потом Михеев пришел к вам и на коленях попросил прощения?

— Мне интересно узнать, до чего человека могут довести деньги. Нормального, в общем-то, человека.

— Догадаться трудно?

— Не очень. Но я хочу знать точно.

— Может, на этом и остановиться?

— Нет! — резко сказал Гольцов, и в лице его появилась та же неукротимость, которая произвела впечатление на Панкратова в его надгробье на Ваганьковском кладбище. Только уже не юношеская, беспечная, а тяжелая, волчья. — Вы можете что-нибудь изменить в России?