Вячеслав Демченко - Четвертый бастион [litres]

– Ладно, – остановил он чрезмерный патриотический порыв сенатора голосом, чуть приглушенным из-за ваты. – Вернемся к нашим делам, коих у нас, если по пунктам, то три, – и каждый пункт он с пугающей выразительностью подчеркнул, звучно шлепая по столу папками с гербовыми печатями.

Каждый такой шлепок в душе безбожно проворовавшегося чиновника отозвался, точно удар мясника по сырому мясу.

– Дело о продаже в английский госпиталь корпии и прочих перевязочных средств, закупленных вами за личные средства на нужды собственного лазарета ставки главного командования, – это раз, – весомо произнес Илья, отодвигая первую папку.

– Дело о краже тысячи бутылок французского вина с вульгарным их переливанием в прачечные корыта – два.

С каждым таким объявлением морщинистое лицо куратора вытягивалось все более, так что вскорости и морщины могли разгладиться: «Издевается, что ли?» В каждом из таких дел куратор по интендантству главного командования выглядел никак не обвиняемой, а скорее потерпевшей стороной. Его же личные деньги оприходовал снабженец лазарета! У него, в конце концов, какой-то пьяный штабс-капитан со своими гренадерами сливал в кадушки французские «Шато Марго», предназначенные для штаб-офицеров. Да и последний факт, извольте…

– О принятии вами денег от непотребных девок известного заведения для закупки медикаментов.

«Не может быть, чтобы под таким сомнительным поводом явился жандарм III отделения с мнимой проверкой Министерства финансов. Что это за вздор? Уж наверняка в папках нечто иное. Например – что так называемые личные средства, на которые куплена корпия, присланная благотворителями на нужды солдат, извлечены из солдатского же денежного довольствия, а корпия потом бесстыдно продана неприятелю. Поди ж, и фамилия маркитанта Китса там, в папке, фигурирует… Тогда к чему этот театр?»

– Из любви к искусству, – преспокойно ответствовала загримированная физия штабс-капитана, на которой не дрогнул ни единый мускул.

– Позвольте, – наконец обрел дар речи Иона Илларионович. – Неужто такие пустячные курьезы интересуют столь почтенное ведомство, как ваше? Да я вам тысячу примеров приведу, когда дела наши в интендантстве ведутся таким образом, что впору все ведомство прогнать через шпицрутены, как разгулявшихся студентов.

– А и то правда, – легкомысленно побросал папки одну на другую «ревизор». – Не интересуют нисколько.

Он вальяжно развалился локтями на зеленом плюше стола, деловому виду которого позавидовала бы и мебель в кабинете того же Канкрина.

– Тогда, простите, что? – вкрадчиво поинтересовался статский советник.

Теперь у него не оставалось сомнений, что компрометация у «ревизора» на него имеется, и такая, что даже покойный Николай Павлович, всегда предпочитавший добрую порку смертной казни, не задумываясь, отвел бы его за ухо на эшафот.

«И ведь нет, чтоб сразу в лоб огорошить – де, наворовал ты, Иона Илларионович тут и там столько, что впору тебе медаль давать от королевы английской за усердие в развале обороны. Сказал бы – так я бы уже соображал чего, думал бы, к кому метнутся, кому писать-вопиять о заступничестве…»

– Что? – переспросил советник, только теперь очнувшись, когда в воспаленное его сознание проникли слова «ревизора», пока непонятные или не понятые еще.

– Дорогой медальон в виде рыцарского герба с бриллиантами, которым с вами расплатился известный картежник лейб-гвардии поручик Виктор Соколовский.

– Да, конечно, – машинально подскочил с атласного седалища Иона, тотчас же припомнив, в какой из ячеек потайного шкафа лежит у него эта драгоценность, столь удачно приобретенная в полцены. – Но, покорнейше прошу, почему? – очнулся он уже на полпути к шкафу и тут же сам испугался своего любопытства.

«Господи, сказано тебе – дай. Так дай и не мудри. Ан, нет же! Не зря говорят, что любопытство – опаснейший из пороков. Так можно и под гильотину полюбопытствовать – посмотреть, как устроена».

– Нет, я конечно, – поспешил оправдаться Иона Илларионович бог весть в чем. – Я все понимаю, я сейчас. Нет, я, право, не понимаю… – он уже готов был ударить себя по губам: «Ах, ты! Так и рвется с губ проклятая натура старого сплетника. Так и хочется знать, каким боком пришелся к высочайшему двору беспутный поручик».

– Не извольте беспокоиться, – вдруг улыбнулся безо всякой двусмысленности «ревизор». – Я легко поясню. Вы же знаете, что уже ведутся переговоры с союзниками о мире и, как печальное его следствие, о контрибуции?